Читаем Русские фамилии полностью

По свидетельству А. П. Сумарокова, В. К. Тредиаковский сознательно дал «имени породы своей окончание Малороссийское, по примеру педантов наших; ибо ой, пременяти в ий есть у педантов наших то, что у Германских педантов Латинской ус»[47]. Тредиаковский — великорус, выходец из духовной среды[48]. Фамилия Тредиаковский — типичная фамилия духовного происхождения, она искусственно образована по украинской модели; отсюда объясняется, между прочим, окончание -ий, которое воспринимается Сумароковым как славянизм и расценивается им как педантство. Это соответствует амплуа педанта, каким в глазах Сумарокова является вообще Тредиаковский; в комедии «Тресотиниус» Сумароков выводит Тредиаковского в виде педанта Тресотиниуса, где латинизированное окончание -ус соответствует славянизированному окончанию -ий[49].

Вместе с тем, как указывает здесь же Сумароков, «дельно пишет г. Козицкой получив право Великороссийскаго дворянства: Козицкой а не Козицкий»[50]. Итак, великорус В. К. Тредиаковский, будучи представителем духовного сословия, искусственно украинизирует свою фамилию, а украинец Г. В. Козицкий, «получив право Великороссийскаго дворянства», свою фамилию русифицирует.

В этих условиях окончание фамилии на -ой оказывается значительным социолингвистическим признаком. Не случайно графы Бобринские, ведущие свое происхождение от А. Т. Бобринского (1762—1813), сына Екатерины II и Григория Орлова, пишут свою фамилию — искусственно образованную — в им. падеже именно как Бобринской[51]. Федор Степун замечает о писателе Борисе Садовском, что он настаивал на произношении Садовской: «не дай Бог назвать его Садовский — ценил свое дворянство»[52], как видим, фамилия Садовский, в отличие от Садовской, не воспринимается как специфически дворянская. В данном случае существенно как окончание -ой (а не -ий), так и место ударения: действительно, ударение на последнем слоге не встречается в русских фамилиях духовного происхождения (равно как и в украинско-белорусских фамилиях).

Н. С. Лесков в своем очерке «Печерские антики» (который имеет, как известно, документальный характер) воспроизводит характерный диалог между киевским митрополитом Филаретом Амфитеатровым и священником отцом Евфимием Ботвиновским. Е. Ботвиновский вел вполне светский образ жизни, необычный для духовного лица: он прекрасно танцевал, любил играть в биллиард, охотиться с гончими. «…Когда Филарету наговорили что-то особенное об излишней „светскости“ Ботвиновского, — сообщает Н. С. Лесков, — митрополит произвел такой суд:

— Ты Батвиневской? — спросил он обвиняемого.

— Ботвиновский, — отвечал о. Евфим.

— Что-о-о?

— Я Ботвиновский.

Владыка сердито стукнул по столу ладонью и крикнул:

— Врешь!.. Батвиневской!

Евфим молчал.

— Что-о-о? — спросил владыка. — Чего молчишь? повинись!

Тот подумал, — в чем ему повиниться? и благопокорно произнес:

— Я Батвиневской.

Митрополит успокоился, с доброго лица его радостно исчезла непривычная тень напускной строгости, и он протянул своим беззвучным баском:

— То-то и есть… Батвиневской!.. И хорошо, что повинился!.. Теперь иди к своему месту.

А „прогнав“ таким образом „Батвиневского“, он говорил наместнику лавры (тогда еще благочинному) о. Варлааму:

— Добрый мужичонко этот Батвиневской, очень добрый… И повинился… Скверно только, зачем он трубку из длинного чубука палит?»[53]

В этом эпизоде очень наглядно проявляются именно те социолингвистические признаки, о которых мы говорили выше — такие, как акающее произношение (которое в данном случае противопоставляется оканью, принятому в духовной среде[54]) или окончание фамилии на -ой.

Мы говорили о случаях, когда человек сознательно видоизменяет свою фамилию, прибавляя к ней окончание -ский/-цкий — с тем, чтобы выразить свою принадлежность к дворянской или же к духовной среде. Возможны, однако, случаи, когда человек отказывается от фамилии с таким окончанием — именно потому, что она слишком отчетливо говорит о его происхождении. Так, первоначальной фамилией Якова Ивановича Смирнова (1754—1840), священника русской посольской церкви в Лондоне, была Линицкий. Выходец из Харьковской семинарии, он вместе с другими учащимися в 1776 г. был направлен в Лондон для службы в посольской церкви, а также для обучения земледелию; по пути в Санкт-Петербург им рекомендовали изменить фамилии, ввиду предубеждения некоторых официальных лиц (от которых зависела их поездка) против украинцев. Линицкий стал Смирновым, считая, что его фамилия образована от лат. lenis ‘кроткий, смирный’; когда в 1788 г. к нему присоединился в качестве переводчика его младший брат Иван, он также стал называться Смирновым[55]. Сходным образом рязанский архиепископ Амвросий Яковлев-Орлин (1804—1809) не любил фамилий, оканчивающихся на -ский; соответственно, в рязанской семинарии фамилии на -ский регулярно преобразовывались в фамилии на -ов/-ев или -ин (например, Полотебенский становился Полотебновым и т. п.)[56].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука