Русские фамилии

Мы говорили о случаях превращения прозвища в фамилию. Возможны, однако, и другие случаи — превращение фамилии в прозвище; при этом, как правило, понижается социальный статус именуемого лица и может актуализоваться значение прозвища. Так, в 1689 г. Сильвестр Медведев — известный книжник и справщик московского Печатного двора — за участие в заговоре Шакловитого, согласно документальному свидетельству, «лишен был образа [иноческого] и именования: из Сильвестра Медведева стал Сенка Медведь»[64]. Итак, ставши расстригой, он получает свое прежнее имя (Семен), которое он имел до того, как стал монахом; но одновременно он лишается своей фамилии (Медведев), которое превращается в значимое прозвище (Медведь), — это соответствует резкому понижению социального статуса Медведева, который вскоре после того был приговорен к смертной казни[65]. Сходным образом, когда Иван Грозный казнил князя Андрея Овцына, последний, по свидетельству современника (Генриха Штадена) был «повешен в опричнине на Арбатской улице; вместе с ним была повешена живая овца»[66]. И в этом случае актуализируется значение фамилии (или, вернее, ее этимология), которая тем самым как бы превращается в прозвище — повешенная овца призвана символически свидетельствовать о наименовании повешенного князя. В подобных случаях время как бы обращается вспять, человек возвращается в прежнее состояние — и это глубоко символично.

Любопытно привести пример аналогичного явления — превращения фамилии в прозвище — совсем из другой области, относящейся уже к нашему времени. Речь идет о школьных прозвищах, которые восходят, как правило, к соответствующим фамилиям. Так, попадая в школу, «Соколо́в» обычно становится «Со́колом», «Попов» именуется «Попо́м», «Киселёв» — «Киселём» и т. п.; этот процесс в точности противоположен процессу образования фамилий, поскольку в свое время прозвища Со́кол, Поп и т. п. преобразовывались в соответствующие фамилии (Соколо́в, Попо́в и т. п.). Существенно, что эти прозвища вновь выступают именно как индивидуальные, а не как родовые наименования, т. е. выступают на правах личного имени: прозвище Сокол относится именно к данному Соколову и т. п. В последнем случае, однако, превращение фамилии в прозвище не свидетельствует о понижении социального статуса: просто этот переход от официального наименования (фамилии) к более интимному индивидуальному наименованию.

Если представители низших социальных слоев стремились, как мы видели, образовать фамилии на ‑ов/‑ев и тем самым избавиться от прозвищ, то для представителей аристократических родов, у которых личные прозвища достаточно давно уже стали фамильными (родовыми), такое стремление, кажется, нехарактерно: здесь адъективные фамилии прозвищного типа (на ‑ой/‑ый/‑ий) могут свободно варьироваться с соответствующими формами на ‑ов/‑ев. Так, Л. Н. Толстой в «Войне и мире» называет Пьера то Безухий, то Безухов — эти формы свободно варьируются в тексте романа, никак друг другу не противопоставляясь[67]. Здесь нет исторической стилизации, т. е. подобные формы, по-видимому, еще могли восприниматься как вариантные. Такая же вариация наблюдается и в фамилии Долгорукий — Долгоруков. В XIX в. кн. П. В. Долгоруков, известный специалист по генеалогии, настаивает на том, что его фамилия должна писаться именно как Долгоруков, но не Долгорукий[68]. Кажется, что дело идет скорее о процессе унификации, чем об исторической достоверности той или иной формы[69].