Русские герои. Святослав Храбрый и Евпатий Коловрат. «Иду на вы!» (сборник)

1. Перунов день

20 июля 971 года хорошо врезалось в память наблюдавшим за осажденной крепостью ромеям. К вечеру русы вышли из города, но не стали строиться к бою, а принялись собирать трупы павших соплеменников по всему усыпанному телами полю. Затем они относили их к городской стене, под которою возвели огромные погребальные костры. Затем они закололи над ними «множество пленных, мужчин и женщин». Здесь, боюсь, наблюдавшие за языческим обрядом ромеи перепутали два совершенно разных обычая. Женщины сопровождали своих мужей – или господ, если были всего лишь наложницами, – в иной мир. Но у нас нет сообщений, чтобы славяне имели обычай укладывать вместе с погибшим на его костер и пленников-рабов. Зато часто сообщают, что славяне – и южные, и восточные, и в особенности западные – приносили пленных в жертву своим Богам. И в особенности, конечно, такая жертва была по нраву грозному Богу сражений и бурь, золотоусому Перуну. Для Святослава культ Громовержца, как я уже говорил, имел особое значение. Да и Волоса, строгого пастуха душ, учителя волхвов, князь, бывший ярым поборником древней веры, почитал. Недаром в его договоре Вещий Бог, не почтивший Своим покровительством договор его отца, в коем участвовала «крещеная русь», вновь занимает Свое место. Но Метатель Молний был неизмеримо ближе для князя-воителя. В Его честь князь носил длинные усы («ус злат») и чуб, такой же, как у изображений Перуна в Радзивилловской летописи. В Его дни начинал свои, подобные ударам Его молний, походы. Несомненно, это именно Его чтил Святослав в ту ночь. Это Ему приносили в жертву пленных врагов. Да и сам обряд погребения – чем он был, как не огненной жертвой? Вот что пишет о погребениях северных словен, тех самых «мужей новгородских от рода варяжска», В. В. Седов: «Иногда на такой насыпи вокруг урны с трупосожжением устраивали кольцо из камней. Это – своеобразная «жертва» Перуну(выделено мною. – Л. П.): сородичи, помещая сосуд с остатками умершего в жертвенник (кольцо из камней), как бы обращались к Перуну с просьбой принять душу покойного в загробный мир. Еще в прошлом веке И. Срезневский справедливо указал, что обряд трупосожжения по цели и по содержанию приближается к обряду языческого жертвоприношения». Так что погребальные обряды были вполне уместны в день Перуна, особенно когда хоронили павших в бою воинов. 20 июля после крещения Руси стал днем Ильи Пророка, и ему вручили власть над громами. Интересно, что христианский Запад, не менее русских чтивший Илью, Громовником его не считал, а молнии отдал в ведомство… Сатаны. По сути дела, Илья Пророк для русских православных мужичков XIX столетия был отнюдь не ветхозаветным поборником культа Иеговы. Иной крестьянин из какого-нибудь Ильинского прихода еще бы и обиделся смертно, намекни ему кто, что Илья Пророк был евреем. Нет, этот пророк, слившийся в сознании русских людей с былинным Ильей Муромцем, был ездящим на колеснице Громовержцем, преследующим нечисть, дающим дождь на поля; чествовали его не столько молитвой и свечечкой, сколько ритуальными плясками («попляшу святому Илье!») и забиванием в складчину откормленного бычка в тот самый день, 20 июля. Проще говоря, только имя отличало мужицкого Громовника Илью от древнего Перуна, и только имя сближало его с ветхозаветным фанатиком. Впрочем, быков (их приносили Громовержцу еще славянские современники Прокопия Кесарийского) в доживавшем третий месяц осады Доростоле не нашлось, и в воды Дуная бросали других посвященных Громовнику животных – петухов.

Не стоит уж и упоминать, что у скандинавов в эти дни никакого праздника не было.