Русские горки (СИ)

Самуэль Гюнтер любил скорость и высоту. Не обращая внимания на перегрузки, вдавившие его глубоко в удобное кресло, он не отпускал рычаг управления до тех пор, пока стрелка альтиметра не задрожала на отметке в четыре тысячи метров. Очертания кабины затуманились. В голове предупреждающе запели сверчки. В ответ на их трель летчик заложил глубокий вираж и почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Но это не было оплошностью или недооценкой своих возможностей.

Выровняв самолет и отдышавшись, Сэм бросил взгляд на приборы. Датчик скорости показывал триста пятьдесят километров в час. Небольшое увеличение подачи газа изменило цифру на спидометре до пяти сотен.

«Вот она, свобода!» — мысль из ниоткуда тихо и спокойно прошелестела в голове пилота. Не добавь он в инженерную смету компенсатор давления, его барабанные перепонки лопнули бы вслед за мыслью, а глазные яблоки забрызгали всю кабину.

Гюнтер бросил взгляд вниз. Где-то там остался его дом, дети, жена. Ей никогда этого не понять. С чувством сожаления и досады, уставший от приевшегося счастья отец семейства вспомнил, как она переживала в прошлое воскресение, когда он задержался в небе дольше обычного. Качнув крыльями и сделав несколько малых виражей в ритме вальса, Сэм развернул машину в сторону уже высоко поднявшегося солнца.

Но отделаться от житейских мыслей оказалось не так-то просто. Огненные лучи только ослепляли. На память же по-прежнему лезла всякая чушь. Видимо, для того, чтобы развеяться по-настоящему, требовались более решительные действия…

Пытаясь избавиться от раздражения, не к месту стимулированного навязчивым сожалением о невозможном, хозяин реактивной птицы выключил подачу горючего и вошел в штопор. Мессершмитт свалился на левое крыло и, вращаясь против часовой стрелки, начал терять высоту.

Голова приятно закружилась. Все легковесные мысли вылетели из нее вон. На какое-то мгновение летчик показался себе рулеточным шариком, брошенным рукой великана в центр пущенного в ход пестрого диска. Обострившееся чувство опасности и возникшее ощущение пустоты в желудке напомнило ему предармейские годы, когда он убегал со скучных уроков и шел в парк с аттракционами кататься на Русских горках.

Гюнтер рассмеялся. Теперь Русскими горками стал для него этот вот крестоносный реликт, сверкая никелированным металлом бесстрашно нырнувший в бездну. Скорость и высота сделали свое дело. Забыв обо всем, любитель острых ощущений теперь лишь внимательно следил за показаниями индикаторов. В пятистах метрах от земли он отклонил руль влево и тотчас отдал рычаг управления от себя. Истребитель замедлил вращение и начал пикировать, падая на засеянное рожью поле.

Правой рукой Сэм вдавил кнопку зажигания. Установив рукоятку поворота в нейтральное положение, он толкнул «бегунок» газа. Машину подбросило, и она перешла в бреющий полет.

«Ну, что ж, неплохо для начала…» — решил пилот. Насладившись видом крутых склонов скалистых холмов над полем, он снова набрал высоту. Отсюда открывалась уже вся перспектива на северо-западное побережье штата Вашингтон. Оглядевшись, Гюнтер определил место своего нахождения.

Солнце светило в спину, слева синела морщинистая гладь Тихого океана, справа искрили нетающие и в летнее время снежники вулкана Рейнир. Прямо по курсу угадывались крохотные квадратики и прямоугольники административного центра Олимпия.

Успев уже забыть о недавних перегрузках, Сэм плавно потянул рычаг на себя. Месс начал медленно задирать нос, постепенно набирая скорость. Стрелка альтиметра радостно закивала. Два километра, три, четыре… Пять километров…

«Счастье, — это высота…» — думая так, летчик поднимался над землей все выше.

Сердце застучало сильнее. Плечи и спину снова вдавило в сидение. Выжав до отказа газ, пилот почувствовал, как все его тело наливается свинцовой тяжестью, щеки стекают к подбородку, веки наползают на глаза…

Но вот, тяжесть в руках и ногах начала понемногу отступать, и в животе опять полегчало. В самой верхней точке мертвой петли, повиснув вниз головой на высоте в семь километров, ас-любитель еще раз выключил двигатели. В ответ на это крылатый механизм вошел в режим свободного падения, повернувшись к небу выкрашенной в голубой цвет частью фюзеляжа.

«Невесомость…» — американец ослабил запор шлемофона и отключил передатчик, — «Может быть, так себя и чувствуют праведники в раю, так им, ангелам, хорошо вне времени и пространства,» — пронеслось в его сознании вместе с воздухом за бортом.

«Что еще может быть лучше, чем в конце трудовой недели, заполненной поездками и разговорами, запахом бензина пыльных улиц больших городов, испытать это…» — пристегнутый к сидению ремнями безопасности, аэрофил удовлетворенно закрыл глаза.

«Счастье — это невесомость и высота…» — уточнил он. Висеть вниз головой, и при этом не испытывать силы тяжести, было необъяснимо приятно… — «Жаль, что это не вечно…» — глаза Гюнтера приоткрылись. Мгновенно оценив ситуацию, он вовремя понял, что происходит.