Русские гусли. История и мифология

Второй строй инструмента и музыкальный жанр — «иерусалимский», соответствующий, вероятнее всего, исполнению псалмов и подобных им религиозных произведений. Этот жанр полностью соотносим с гуной саттва, приносящей в мир благость, равновесие и возвышенную духовность.

Третий строй и жанр, пришедший из-за моря Волынского, Лукоморья зелёного, восходит, вероятнее всего, к скоморошинам, весёлым плясовым наигрышам и припевкам-частушкам. Южное побережье Балтийского моря в средневековой христианской Руси воспринималось безусловно как оплот славянского язычества. Весёлые пляски и песни — неотъемлемый атрибут языческой культуры, автоматически считался признаком бездуховности. Поэтому в перечне жанров весёлые «лукоморские», легкомысленные песни легко соотносимы с гуной тамас, создающей в мире безразличие, неведение и вульгарность (в значении «простонародность»). Эти три жанра гусельного исполнения наглядно совпадают с древним учением о гунах. Схожая традиция «троеструнности» существовала и в эллинском мире. Диадор так писал о Гермесе: «Он устроил трёхструнную лиру, наподобие времён года, так как установил три тона: острый — от лета, тяжелый — от зимы, средний — от весны»⁹.

Подобная традиция трёх основных жанров игры на арфе, видимо восходящая к временам индоевропейского единства (а это приблизительно V т. д.н. э.), существовала и у арфистов древней Ирландии. Эти жанры назывались «тремя благородными песнями» или «тремя благородными натяжениями». Подразумевалось, что по-разному натянутые струны и сыгранная на них мелодия могут вызывать смех, слёзы или сон. Созвучно с традицией применения гуслей русскими игрецами. В былинах богатырь Чурила усыпляет гуслями князя с княгинею, а Добрыня:

Становился тут Добрыня ко порогу,

Повёл он по гусёлышам яровчатым.

Заиграл Добрынюшка по-уныльнёму,

По-уныльнёму, по-умильнёму.

Как все то ведь уже князи и бояри ты,

А ты ети русийские богатыри

Как все они тут приослушались.

За тым заиграл Добрыня по-весёлому;

Стало красно солнышко при вечере,

А стал-то тут почестен пир при весели…

Играт-то всё Добрыня по-весёлому

Как все оны затым как розскакалисе,

Как все оны затым как росплясалисе.

А скачут, пляшут все промежу собой¹⁰.

В этом отрывке из былины хорошо видно, что Добрыня, подобно ирландским арфистам, управляет слушателями, заставляя их «уныльной игрой» грустить, а «весёлой» — плясать. То есть в былинах мы встречаем все три примера игры, называемой у ирландских музыкантов «тремя благородными песнями» и «тремя благородными натяжениями». Более того, сам термин ирландских арфистов «три благородных натяжения», восходящий к представлениям о волшебной арфе бога Дагды, имеет полное соответствие в терминологии гусляров из русских былин:

Ён ведь начал гуселка налаживать,

Ён ведь начал струночки натягивать.

Ён перву наладил с града с Киева,

Ён другу наладил из Чернигова,

Ён ведь третью из каменной Москвы¹¹.

Эти «три натяжения» имеют в былинах соответствия с тремя исполнительскими жанрами. Вероятно, сходство русской, эллинской и ирландской музыкальной традиции обусловлено общим происхождением, очень древним — индоевропейским мифом, представлением о трёх гунах. Не тот ли легендарный арийский струнный инструмент, существовавший у ведических ариев на момент их прихода в Индию, — годха (godha), — не он ли был прототипом гуслей? О нём почти ничего неизвестно, но его название, явно производное от «гудеть», позволяет нам сделать такое предположение.