Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Фермор знал, что прусский король уже на марше, но никому в точности не было известно, сколь велика его армия. По разным донесениям, от 15 до 40 тыс. чел. И каким именно путем он идет? Один из конфидентов Фермора, князь Сулковский, уверял, будто Фридрих движется на Позен, намереваясь ударить в тыл русской армии. Единственная достоверность заключалась в том, что нельзя было рассчитывать на помощь ни шведов, ни австрийцев. Первые не сделали ничего для соединения с Румянцевым; вторые неспешно двигались к Лузации, хотя Даун прекрасно знал, что общий враг уже покинул лагерь в Ландсгуте и спешит в Бранденбург навстречу русским. Фельдмаршал обещал не спускать с короля глаз и при любых перемещениях следовать по его пятам. Но когда уже обнаружилось северное направление Фридриха, Даун отнюдь не изменил своего движения на запад. Он и не собирался опережать русских, а лишь с присущими ему ловкостью и коварством осуществлял свои марш-маневры. И неприятель не замедлил воспользоваться этим.

Несмотря на поражение Левальда при Грос-Егерсдорфе, где прусский фельдмаршал пунктуально следовал стратегическим советам Фридриха, сам король упорствовал в своем легкомысленном презрении к русской армии. Он упорно игнорировал произведенные в ней реформы и все так же считал ее ничуть не изменившейся со времен Миниха[104]. Ему казалось, что при сближении с неприятелем русские выстраиваются в огромные вытянутые каре, отягощенные неимоверным обозом, и не способны не только маневрировать, но даже перемещаться, подставляя себя таким образом под мушкетный и картечный огонь. Для победы достаточно сначала поколебать эту живую крепость интенсивным огнем артиллерии, затем расколоть ее яростным натиском конницы и довершить все залпами и штыками пехоты. Поспешая из Силезии навстречу неприятелю, король снова расспрашивал старого фельдмаршала Кейта, который командовал русскими войсками еще при Анне Ивановне.

«А что такое русская армия? — Государь, это храбрые солдаты, умеющие превосходно защищаться, но у них плохие командиры. — Прекрасно! Вот увидите, с первой же атаки я разгоню этих негодяев. — Должен по всей правде сказать Вашему Величеству, что эти негодяи не так-то легко обращаются в бегство. — Ладно, сами убедитесь, теперь это совсем не те русские, как в ваше время»[105].

И действительно, они были уже не те — военные реформы 1755–1757 гг.^{45} сделали их намного сильнее, чем при Кейте и Минихе. Королю еще предстояло узнать это, но после Цорндорфа было замечено «его молчание в разговорах с фельдмаршалом касательно всего, что относилось к русским».

10 августа Фридрих писал к своему брату Генриху из лагеря у Грюссау:

«Прошу вас сохранить в абсолютной тайне все в сем письме содержащееся и назначенное лишь для собственного вашего осведомления. Завтра я выступаю противу русских. Поелику случайности войны порождают всякого рода происшествия, и меня легко могут убить, долгом своим поставляю уведомить вас о принятых мною решениях, особливо касательно вашей должности как полновластного попечителя нашего племянника. 1. Если я буду убит, надобно без промедления привести все войска к присяге моему племянику^{46}. 2. Необходимо ни в коей мере не ослаблять наших действий, дабы противник не мог догадаться о перемене командования. 3. Вот теперешний мой план: по возможности наголову разгромить неприятеля и сразу же отправить графа Дону на шведов, а самому оборотиться противу австрийцев»[106].

По всей очевидности, Фридрих надеялся при первой же встрече с русскими повторить ситуацию известного афоризма: Veni, vidi, vici[107].