Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Фридрих построил свою пехоту к югу от Цорндорфа в две линии (20 и 10 батальонов), расположив впереди нее 8 батальонов авангарда. В то время на вторую линию предпочитали ставить худшие войска. Справа от всей армии находились 12 гусарских эскадронов Шорлемера, а слева стоял Зейдлиц — один из «величайших кавалерийских генералов всех времен и народов». У него было 56 эскадронов, к которым он мог присоединить еще 15 запасных.

В 9 часов утра две прусские батареи (20 и 40 пушек) открыли жесточайший огонь по правому флангу русских, но они с живостью отвечали на него. В этой артиллерийской дуэли преимущество оставалось за пруссаками, поскольку они занимали господствующую позицию, а их противники находились на совершенно открытом месте. К тому же знаменитые шуваловские гаубицы, на которые столь надеялся Фермор, стояли слева, у Броуна. В сплошной массе русской пехоты прусские ядра производили ужасающие опустошения: например, одно из них поразило сразу 48 человек. Пушки срывало с лафетов, зарядные ящики взрывались. Как сказал один прусский офицер, свидетель сражения, на памяти человеческой не бывало еще столь оглушающего грома.

Русская пехота в течение двух часов стоически выдерживала этот адский огонь «с неустрашимой и неслыханной доселе твердостию», как сказано в донесении Фермора, что было также подтверждено и иностранными волонтерами. Однако не все были способны на героизм русского пехотинца, некоторые бежали, и среди них особенно поспешно принц Карл Саксонский. Еще совсем недавно его принимали с королевскими почестями в русском лагере и салютовали 21 пушечным залпом[116].

Как раз в эти решительные часы, быть может, после первой атаки Зейдлица, сам Фермор тоже куда-то подевался. Впоследствии так и осталось неизвестным, где он мог тогда находиться. Принц Карл обвинял его в том, что он сказал графу Сент-Андре: «Если понадобится, я дойду и до Шведта». Впрочем, несомненно одно: Фермор больше не отдавал никаких приказов, предоставив командирам бригад и полковникам действовать по собственному усмотрению. Потом говорили, будто его ранило. Если и так, то, несомненно, очень легко. Возможно, это была всего лишь легкая контузия.

Около 11 часов на уже столь жестоко пострадавший правый фланг русских Фридрих бросил 8 батальонов Мантейфеля[117], которые должны были обойти Цорндорф слева и справа. Русские тем временем выдвинули свои батареи, поддержанные ружейным огнем. На помощь Мантейфелю король двинул пехоту Каница, однако тот уклонился значительно правее и, вместо того чтобы атаковать Фермора, обрушился на Броуна. Баталия происходила теперь одновременно в двух местах.

Корпус Фермора сразу же воспользовался этой оплошностью. Около полудня, перейдя своим правым флангом в атаку, он отбросил наступавшего неприятеля и захватил 26 пушек. Затем русские оборотились на Каница и рассеяли семь из его батальонов. Сам Каниц был тяжело ранен. Однако и русские действовали слишком рискованно, тем более что закрепившийся на высотах Броун не двигался с места.

Зато совсем близко был Зейдлиц со своими 56 эскадронами, в придачу к которым он вызвал на помощь еще 15. Фридрих посылал к нему приказ за приказом атаковать и в конце концов передал, что после баталии он ответит головой за непослушание. Старый воин отвечал на это: «После баталии моя голова принадлежит королю». Наконец выждав благоприятный момент, Зейдлиц обрушил все свои силы на русских (которые имели здесь всего 9 эскадронов и 25–26 батальонов пехоты). Под таким небывалым до сих пор натиском, подобный которому повторился только в эпоху Эйлау, Фридланда и Москвы^{49}, неприятель попятился и разорвал свои ряды. Но ураган разбился о 1-й и 3-й Гренадерские полки, выказавшие среди этой катастрофы невероятную стойкость и самообладание: рассеченные прусской конницей солдаты тут и там собирались маленькими группами и ощетинивались против сабель своими штыками.