Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Армия графа Доны не только оказалась в крайне рискованном положении, но была к тому же истощена и деморализована. Почти не испытав на себе неприятельского огня, она понесла значительную убыль в людях из-за дезертирства, этой чумы всех тогдашних войск, рекрутировавшихся в немалой части из перебежчиков, насильно завербованных иностранцев и даже военнопленных. Один французский офицер писал 15 июля 1759 г.:

«Дезертирство в Пруссии весьма велико. Потери графа Доны во время пребывания его в Польше оцениваются не менее как 3 тыс. чел. Силой завербованные мекленбуржцы бегут в свою землю, поляки остаются у себя на родине, и только 200 чел. возвратились в прусскую армию. В числе их есть и французы, плененные при Бергене. Четырнадцать из них бежали, но двенадцать были пойманы и отправлены в Штеттин»[170].

«Диктатору» Be делю предстояло прежде всего возродить моральный дух армии, строго наказывать непослушание солдат и малодушие офицеров. Вот несколько строк из Инструкции, составленной для него Фридрихом II:

«Поддерживать строжайшую дисциплину. Запретить офицерам под страхом лишения чина жаловаться и вести обескураживающие разговоры. Выставлять на позор тех, кто вопиет о превосходстве неприятельских сил. Всякий офицер, выказавший трусость, должен предаваться военному суду».

После предписаний морального характера следовали тактические указания:

«Поначалу сдерживать неприятеля, заняв сильную позицию. Затем атаковать его в соответствии с принятым мною обыкновением. Чинить помехи легкой кавалерии противника, употребляя для сего гусар, драгун и др. Ежели, упаси Бог, армия потерпит поражение, занять позицию в том месте, куда может пойти неприятель — за Франкфуртом или Кроссеном, или же у крепости Глогау»[171].

Прибывший в лагерь накануне баталии Ведель едва успел ознакомиться с ситуацией. Столь резкая перемена высшего командования при непосредственной близости неприятеля не могла не повлиять самым неблагоприятным образом на ход дел. Вряд ли стоило смещать графа Дону — в конце концов, он принял разумное решение идти на юг, и у него оставались шансы ускользнуть от Тотлебена. Наконец в Цюллихау была занята сильная позиция. Навряд ли Ведель смог бы действовать лучше.

Салтыков решил обойти сильный фронт прусской позиции с севера, вокруг ее левого фланга. Русский главнокомандующий лично руководил всей разведкой и прекрасно оценивал сложившееся положение. Его сообщения с Позеном и австрийцами оказались под угрозой, и надо было спешить, поскольку Ведель, несомненно, ожидал подкреплений или от принца Генриха, или от самого Фридриха II.

Позиция в Цюллихау со всех сторон, кроме северной, была защищена естественными препятствиями, такими, как болото и густые заросли кустарника. На севере поднимался Эйхберг, и пруссаки, чтобы обезопасить себя с этой стороны, заняли его основной массой своих войск, так что этой возвышенности, по всей очевидности, предстояло быть центральным пунктом готовящейся битвы.

22 июля главная квартира Салтыкова находилась в деревне Гольцен. Главнокомандующий имел в своем распоряжении три корпуса: Фермора, Вильбуа и Голицына (Обсервационный). Легкую конницу Тотлебена Салтыков отвел на правый фланг, выдвинув ее далеко вперед, и точно так же на левый — гусар Зорича. У него было 28 тыс. пехотинцев, 5 тыс. регулярной кавалерии, 7,5 тыс. нерегулярной и 140 пушек. Всего около 40 тыс чел. Ведель мог противопоставить ему только 27 380 чел. (18 тыс. пехоты и 9380 всадников). Обе стороны преувеличивали силы своего противника: Салтыков считал, что у Веделя 60 тыс., а Ведель — что у Салтыкова 90 тыс.

Днем 22-го Салтыков произвел последнюю разведку и в три часа пополудни возвратился в лагерь у Гольцена. Было принято решение ночным маршем обойти северное крыло пруссаков.