Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Чернышев был совершенно подавлен. Он собрал военный совет, на котором присутствовали только генерал Панин, генерал квартирмейстер барон Эльмпт и французский военный агент маркиз де Монталамбер. У этого последнего мы и заимствуем описание того, что происходило во время заседания совета. Чернышев, обеспокоенный усилением пруссаков и опасаясь на завтра же нападения всеми их силами при затруднительном сообщении с русскими и австрийцами, стоявшими на левом берегу, «предложил тотчас же ретироваться к Кёпенику, дабы выиграть время для договорённости с графом де Ласи; кроме сего, у него оставалось провизии всего на один день. В заключение он спросил, каково на сей счёт моё мнение». Вот что отвечал ему маркиз:

«Я сказал, что дальнейшее пребывание на позиции перед Берлином, по моему мнению, сопряжено с множеством неудобств, особливо после прихода генералов Хюльзена и Клейста. Однако же ретирада к Кёпенику представляется мне куда более невыгодной, не говоря уже о постыдности такового манёвра, поелику оный поставит графа де Ласи под удар всех неприятельских сил и неизбежно вынудит его ретироваться во избежание слишком неравного сражения. И в таковом случае подвергается риску вся сия операция. Наконец, я присовокупил, что полагаю за наилучшее атаковать неприятеля на рассвете, упредив о таковом решении графа де Ласи… Мнение же двух других участников было скорее в пользу ретирады, нежели сражения, без окончательной, однако, определённости. Сие заставило меня несколько раз возвращаться к своему мнению, и в конце концов мне удалось всё-таки доказать свою правоту. Граф Чернышев решился на штурм и тут же написал о сем графу де Ласи…»[349]

Чернышев изготовился к завтрашнему штурму, разделив войска правого берега на четыре колонны: 1-ю Пальменбаха, 2-ю Лебеля, 3-ю князя Долгорукого и 4-ю Нуммерса. Во главе каждой колонны, построенной как во времена фельдмаршала Миниха и осады Данцига, стояли гренадерские роты. Сначала надо было захватить соседние с крепостной стеной ворота и затем штурмовать восточные предместья. Кавалерии надлежало прикрывать колонны против атак прусских эскадронов, а полевой артиллерии — вести интенсивный огонь по всем неприятельским позициям; полковые пушки должны были следовать за своими полками. Тяжёлый обоз и все нестроевые части укрылись в лесу Фридрихсфельде, лошади в полной готовности были запряжены в фургоны и телеги на случай поспешного отступления. Сигнал атаки тремя брандкугелями[350] назначался на семь часов утра. Всем командирам корпусов рекомендовалось «сию атаку наисовершеннейшим образом произвесть и всякой в своей части наиспособнейшее к тому промыслить и исполнить…», заслужить тем высочайшую милость императрицы и «удержать ту славу и честь, которую оружие монархини российской чрез долгое время сохранило»[351]. И командиры, и солдаты были преисполнены боевым духом. «Невозможно довольно описать, — пишет Чернышев в своём рапорте, — с какою нетерпеливостью и жадностью ожидали войска сей атаки; надежда у каждого на лице обозначалась…»[352] Солдаты подходили к причастию с глубоким чувством благоговения, после чего доставали из мешков белые рубахи, чтобы «встретить смерть по русскому обычаю».