Русские и шведы от Рюрика до Ленина. Контакты и конфликты

С такой изящной версией можно было бы вполне согласиться, если бы не саркофаг Ярослава Мудрого в Киевском Софийском соборе, где, как известно, покоились также женские останки. Какую же женщину захоронили вместе с ним? Логично предположить, что жену, но о новом браке Ярослава ничего не известно. Между тем, как показала экспертиза, эти останки принадлежат женщине скандинавского типа в возрасте 45 — 50 лет, в то время как женщина «северного типа», захороненная с князем Владимиром в Новгородском Софийском соборе, умерла в возрасте 30-35 лет.

В этой связи В.Л. Янин в своем исследовании о некрополе Новгородского Софийского собора отметил, что «летописные источники раннего времени не знают жены князя Ярослава Мудрого по имени Анна… Логично предполагать, что она скончалась и похоронена отнюдь не в Новгороде, а в Киеве… Мать Владимира Анна — лицо сугубо мифическое, а приписываемые ей мощи в лучшем случае могли оказаться останками жены Владимира».

С ним солидарна Т.Н. Джаксон: «Иногда Ингигерд отождествляют с Анной. Это восходит к поздней новгородской традиции, согласно которой так звали жену Ярослава и мать Владимира… Между тем в Киевской Софии сохранились останки женщины, которые с большой вероятностью можно отождествить с Ингигерд… Одновременно есть все основания предположить, что Ярослав ранее был женат. Останки женщины, похороненной в Новгородском Софийском соборе, принадлежат 30 — 35-летней женщине, которая могла быть женой сорокалетнего Ярослава». Можно также предположить, что женские останки, считающиеся останками Ингигерд, принадлежат жене Владимира Ярославича.

До тех пор, пока мы достоверно не определим, где и под каким именем упокоилась Ингигерд, обе версии имеют право на существование, и каждый сам вправе определять, какой из них отдать предпочтение.

Литература:

Древняя Русь в свете зарубежных источников. T. V. Древнескандинавские источники. М., 2009; Edberg R. Ingegerd Olof Skötkonungs dotter. Ett kvinnoöde fran vikingatiden. Stockholm, 1997; Jakson Т. Ingegerd, hustru till den ryske fursten Jaroslav den vise//Sigtuna-porten i Novgorod. Sigtuna, 1997; Ingelman-Sundberg С. Ingegerd — en bricka i det politiska spelet//Historiska Nyheter. 2004 — 2005; Алексеев С.В. Ярослав Мудрый. М., 2006; Гинзбург В.В. Об антропологическом изучении скелетов Ярослава Мудрого, Анны и Ингигерд // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры. Вып. 7. 1940; Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия IX — XIV вв. М., 1978.

Упырь или Эпир?

Одним из тех ученых, кто пытался перекинуть свой мостик над обрывом, о котором писал Э.Г. Гейер, и поставить свой союз «и» между Швецией и Россией, был известный шведский славист, профессор славянских языков Стокгольмского университета Свен Андерс Шёберг. Круг его научных интересов был довольно широк: от первых памятников славянской письменности — новгородских граффити и берестяных грамот — до современного русского языка. Его языковедческие статьи, основанные на материалах Новгородского оккупационного архива 1611 -1617 гг., хранящегося в Швеции и частично изданного его учениками, познакомили с этим архивом широкие круги славистов в Швеции и за ее пределами.

Особый интерес Андерс Шёберг проявлял к истории шведско-русских культурных связей. Им были написаны статьи о переводчиках русского языка в Швеции, первых шведских изданиях книг на русском языке, а также о русских церковных колоколах в Швеции. Отмечая, что культурные связи между Россией и Швецией имеют глубинные корни, он стремился представить взаимовлияние и взаимообогащение двух культур во всем их многообразии, показать импульсы, не только исходящие из Швеции на Восток, но и получаемые ею с Востока. Этой теме он посвятил написанную им в увлекательной форме исторического расследования статью о рунорезце из Уппланда — Эпире, которого он отождествил с новгородским священником Упырем Лихим, имя которого сохранилось на копии библейской Книги Пророков, сделанной Упырем в 1047 г. для князя Владимира[5]. Шёберг заинтересовался им потому, что его имя, как он полагал, не могло быть русским, иначе получалось, что христианского священника звали «злобный упырь», а этого, по его мнению, быть не могло.