«Русские идут!» Почему боятся России?

Его детей, а затем и внуков, старались приохотить к цивилизации, однако те упирались (им все нравилось). Их приглашали ко двору, – хотя, конечно, как некую диковинку, – напоказ вельможам и заморским послам. Им дарили кафтаны, самовары, кортики, вручали медали, а потом, утомившись, отпускали экзотов восвояси. И они весьма гордились признанием. Иван Тайшин (речь о нем впереди), возглавивший хантов в первой половине XIX века, еще в молодые годы, «показывался всюду не иначе как в жалованном бархатном халате, при кортике, с медалью на шее и в сопровождении служителя, несущего грамоту, удостоверяющую княжеское достоинство». Вот так. Никак иначе. Под старость же, по свидетельству ехидного А. Миддендорфа, и вовсе «дошел до того, что стал чувствовать свое достоинство. Он обзавелся телохранителем, и когда его разбирала охота выказать свой сан, то он время от времени бросал на землю свою шапку, которую телохранитель должен был поднимать».

Заплати налоги и спи спокойно…

Меж тем, пока его светлость процветал, обретая человеческое достоинство, подданным было не до таких пустяков. Жилось все хреновее. Москва, а вслед за нею и Петербург, правда, видели, что с нищих взять нечего, и устанавливали для северян нормы ясака вполне терпимые, но если ненцам, все решавшим кругом и старейшин кругом же выбиравшим, жить было относительно сносно, то ханты, более цивилизованные, выли воем. С них рвали все, кто мог. И царевы слуги, и свои князья (без всякой нормы), и, конечно, заезжие купцы, – страшная вещь монополия, – продавать что похуже, но чем подороже. Варианта отказаться от покупок у хантов не было. Если ненцы хотя бы вели дела с купцами напрямую, делая заказы, торгуясь и проверяя качество поставок, то у хантов в качестве главного закупщика выступал князь, вполне находивший с представителями бизнеса общий язык, а с князем, отбивающим свои деньги, не поспоришь. Не стану предъявлять скучные цифры, но, поверьте, нам с вами жить такой жизнью не понравилось бы.

К тому же сборщики ясака, – естественно, тоже княжьи люди, – оценивали меха по одному тарифу, а сдавали в казну совсем по другому, пиля маржу с местными чиновниками. Если же кто-то не мог рассчитаться, брать в долг приходилось под дикие проценты, причем идти за ссудой к русским купцам (очень не ангелы, они все же драли не семь шкур, максимум пять) строго запрещалось. А все жалобы, даже и тех же купцов, с которых князья требовали дикие откаты, умирали в обдорских канцеляриях, где все, от копииста до высшей власти, самого «заседателя Соколова», непросыхающего алкоголика, ели с руки Тайшиных. Сходило князинькам с рук и такое серьезное нарушение закона Империи, как продажа подданным «зелена вина», причем тут уж без особых накруток, поскольку пьяненький хант уходил в себя, успокаивался и не качал права. В конце концов, пошло вообще по полному беспределу. В 1818-м правительство, изучив экономические показатели края, определило четкий размер ясака, – песцовая шкурка (или 3 рубля 62 копейки), – со взрослого мужчины в год, указав, что рубль из собранного идет князю. Однако Иван Матвеевич повелел платить 7 рублей, из которых в бюджет отчисляли положенные 2 рубля 62 копейки, а пятерку с лишним оставлял себе, сколько-то, разумеется, отчисляя, на выпить и закусить главе администрации.

Иоанн Великий

На фоне этого, как писал современник, «остяки на самоядь волками стали смотреть, считая счастливой». Их можно понять: ненцы, конечно, не были счастливы, они были беднее хантов (угодья хуже, оленей меньше), но, по крайней мере, с них брали только положенное. Правда, «многооленные» (были такие, хоть и мало), напротив, с завистью посматривали на Обдорск, тамошние порядки им были по душе. Однако верховный ненецкий старшина, Пайгол Нырымин, казавшийся вечным (ему в 1820-м было около 90 лет), потачки таким настроениям не давал, стараясь придерживаться старых добрых правил, и с чиновниками, – поскольку был «знатным лекарем», умевшим лечить детей, а в хороших педиатрах нуждаются все и всегда, – тоже умел ладить. А потом он умер, и все сразу стало как-то не так. По обычаю, с уходом «первого старейшины» ненцам надлежало, «собравшись кругом», избрать преемника из действующих старейшин, – вроде как кардиналы Папу, – вслед за тем, получив рекомендации Обдорска, утверждение Березова и (уже чистая формальность) подтверждение Петербурга, избранник официально заступал на пост. Однако такого давно не случалось (Пайгол стоял у руля лет шестьдесят), и как-то вышло, что на круг прибыли в основном «многооленные». Купив за табак, сахар или даже олешка у бедных родственников право говорить от их имени, они съехались, имея кто 10, кто 35, а кое-кто и под сотню голосов, и (причины неведомы, а своих версий навязывать никому не хочу) единогласно выдвинули на утверждение кандидатуру Ивана Тайшина. Что и было державной властью одобрено.