«Русские идут!» Почему боятся России?

Ситуация изменилась лишь после Мудросского перемирия 30 октября, когда Турция, капитулировав перед англичанами, обязалась, в частности, освободить территории, занятые ею сверх оговоренных в Бресте, и начала выводить войска из Восточной Армении. В качестве компенсации за ущерб правительству Араратской Республики было предложено занять Ахалкалакский и Борчалинский уезды бывшей Тифлисской губернии, где жили и грузины, но армяне составляли большинство. Предложение было Эриванью принято, однако ситуация оказалась пикантная, поскольку такое же предложение сделали своим грузинским вассалам уходящие немцы. Что пришлось весьма по вкусу Тбилиси, где вовсю рассуждали о «возвращении времен великой Тамар», тем паче что за полгода немецкого присутствия Грузия – с помощью германских фельдфебелей – сформировала более или менее внятные вооруженные силы. Ни о какой демаркации границ в рамках бывшего Закавказского края не было, естественно, и речи, какими следует быть линиям на еще не нарисованных картах политики новорожденных стран определяли исключительно руководствуясь чувствами «национального единства» и «исторической справедливости», так что ничего хорошего никогда ждать не приходилось, а кроме того, единственная железная дорога, связывающая Армению с Россией, для Араратской Республики фактически «дорога жизни», проходила через контролируемый грузинами Батум, что, учитывая самые разные привходящие факторы, очень нервировало Эривань. Короче говоря, ничем хорошим все это кончиться не могло. И не кончилось.

5 декабря, после нескольких десятков предупреждений, протестов и нот, подразделения Араратской Республики вошли в «армянские» уезды бывшей Тифлисской губернии, явочным порядком занятые после ухода турок войсками ГДР. Спустя четыре дня, 9 декабря, пролилась первая кровь, и ученики немецких фельдфебелей, не устояв под ударом учеников российских унтер-офицеров, начали отход из спорных областей. Причем темпы отхода нарастали не по дням, а по часам, а дашнаков пропорционально успехам заносило все круче, не слабее, чем турок весной. Если в Эривани еще звучали осторожные намеки, что свое надо брать, а на чужое не зариться, то верхушка армии, на «политиканов», как обычно, посматривавшая свысока, не особо скрывала, что считает Тбилиси (тогда почти наполовину населенный армянами) «древним и исконным армянским городом», очень подходящим на роль столицы Великой Армении. В связи с чем неприятно удивленное правительство Грузии срочно обратилось к англичанам, предлагая все, что раньше имели немцы, в обмен на помощь от агрессии армянской военщины, которая, кстати (Keep In mind, ladies and gentlemen!), еще, о ужас, и пророссийская. Предсказать реакцию надменных бриттов было несложно. Уже 15 декабря томми в пробковых шлемах и пэдди в килтах высадились в Поти, а 25 декабря маршировали по Тбилиси, показывая обывателям, что бояться нечего. Правда, бояться и без них уже дней десять как было нечего – drang войск Араратской Республики на Тбилиси захлебнулся: углубившись в коренные грузинские земли, дашнаки у городка Шулавери обнаружили, что грузины, когда припечет, тоже умеют драться и не бежать. Так что англичанам осталось только зафиксировать, кто теперь в доме хозяин и – в последний день 1918 года – продиктовать драчунам условия справедливого мира. Спорные территории на глазок разделили поровну, а зона Алавердских медных рудников, более всего интересовавшая Сити, была объявлена «нейтральной», и руководить ею отныне надлежало белому сахибу в ранге генерал-губернатора.

Лишние метры

В начале 1919 года на какое-то время стало немного легче. Казалось даже, что можно собирать камни. Три республики понемногу разгребали завалы, первым делом озаботившись утверждением себя на международной арене, на предмет чего отправили делегации на Парижскую конференцию, где державы-победители решали, каким быть миропорядку после Великой войны, карали побежденных, награждали отличившихся и определяли судьбы новорожденных. Покоем, однако, Закавказье наслаждалось недолго, чего, впрочем, и следовало ожидать. Как чаще всего случается при дележе наследства, все заинтересованные стороны считали, что какие-либо демаркации и прочие юридические штучки возможны только после полного восстановления «исторической справедливости». Которую, правда, каждый понимал по-своему, удивляясь, а затем и возмущаясь тем, что соседи не понимают элементарных вещей, высказывая претензии на то, что им не может принадлежать просто потому, что не может.