«Русские идут!» Почему боятся России?

Что, к слову, нравилось далеко не всем. Еще раньше, чем саха, узнавшие об идее воеводы далеко не сразу, против переписи выступили многие «старожилые», до приезда представителя центра правившие «кругом» и устанавливавшие в крае правила по своему усмотрению. Сперава оппозиционеры попытались убедить еще не знающего местной специфики воеводу, что «у якутов, де, ум худ, и от письма они боятца», а когда тот не внял, сочли отказ «многим оскорблением, злоумием и жесточью», перейдя к открытому саботажу, благо на их стороне оказались и младший воевода Михайло Глебов, и дьяк Петр Филатов. То есть практически весь воеводский аппарат, – и Петру Петровичу, учитывая рост напряжения в ясачных волостях, а затем и открытый бунт саха, пришлось вводить в остроге чрезвычайное положение, взяв под арест собственного заместителя, собственного начальника канцелярии и около сотни самых уважаемых казачьих «стариков».

Позже, уже в ходе следствия по делу «тех якуцких людей воровства», на воеводу посыпались доносы с обвинениями во всех смертных грехах. Дескать, не говоря уж о беспределе с русскими (он подвергал пыткам без пощады, не глядя на чины и заслуги), даже «…якутов, князцей лутчих людей пытал и огнем жег и кнутом бил больше месяца… после того своего сыску тех якутов лутчих людей и аманатов повесил 23 человека… Да в том же изменном деле многие якуты с пыток и с холоду в тюрьмах померли… многую налогу и тесноту делал… а как приехали якуты с ясаком, князцей и лутчих людей на морозе морил…», – и тем самым, мол, «вызвал великое возмущение». Со своей стороны, он объяснял, что речь идет о саха, взятых на поле боя или пришедших с повинной. Насчет же оппозиции упирал на выявленные в ходе «розыска» факты «измены в русских … и та измена большая и наученье тем якуцким иноземцам от русских людей на всякое дурно многое», а также заговоре с целью его убийства. Поминались и «два сорока соболи, тем Мишке да Петьке атаманами за дружбу дареных». Исходя из того, что по итогам суда в Москве, которая слезам не верит, Петр Петрович был оправдан вчистую, ситуация кажется совершенно прозрачной. Ровно той, какая на век раньше сложилась в испанском Перу эпохи энкомьенды, Гонсало Писарро и мятежей ветеранов конкисты против королевских губернаторов. Воевода был вовсе не ангел, он тоже не меньше «Мишки с Петькою» любил мягкую рухлядь, но принцип «Государево дело прежде прочего и последняя казенная копейка должна учтена быть» был для него непререкаем; установленное им правило «с якутцев боле соболя с двух коров не брати, поминки от князцов в казну под опись сдавати, а жалованье от казны имети» очень не нравилось «старожилым», привыкшим тасовать размеры ясака в свою пользу, информируя центр, что, допустим, «в тое лето соболь с лесу совсем счез, а где неведомо». Иными словами, машина государственного интереса столкнулась с казачьей вольницей, грабившей туземцев почем зря, – и в конце концов победила, поскольку, отозвав Головина (оставлять его на посту не было никакой возможности), его все же оправдали, а сменщикам, Василию Пушкину и Кириле Супоневу, дали строгие наказы «сверх определенного росписью тех якуцких людей ясаком не обременяти».

Лишенные наследства