Русские исторические женщины

Боясь также и за своего сына, молодого князя Ивана, который находился при войске и сторожил проходы ханских войск через реку Угру, великий князь послал приказ, чтоб тот ехал в Москву. Молодой князь не послушался отцовской грамоты, не боясь даже навлечь на себя гнев своего государя. Тогда Иван Васильевич послал приказ воеводе, князю Холмскому, схватить молодого князя и силою привезти в Москву. Холмский не решался прибегнуть к силе, а молодой князь стоял на своем.

– Умру здесь, а к отцу не пойду! – отвечал он на все уговоры князя Холмского.

Вассиан настаивал, чтобы сам великий князь ехал к войску, чтобы он не боялся за свою молодую жену, не думал только о ней. Энергия старого пастыря победила боязнь князя. Через две недели он выехал к своим ратям, но не стал лицом к лицу с татарами, а уклонился в сторону, «утулил лице свое», как выражался Вассиан. Он даже начал сноситься с Ахматом: отправил к нему Ивана Товаркова с челобитьем и дарами, просил, чтобы хан отступил с войском и «не велел воевать улуса своего» – это русские-то земли!.. Видно было, что не было с ним Софьи Палеолог.

– Жалую Ивана! – высокомерно отвечал хан: – пусть сам приедет бить челом, как отцы его к нашим отцам ездили в орду.

Иван не поехал.

– Сам не хочешь ехать, так сына пришли или брата, – снова приказал сказать хан.

Князь не послал ни сына, ни брата.

– Сына и брата не пришлешь, так пришли Никифора Басенкова (который уже бывал в Орде), – настаивал Ахмат.

Узнал старый Вассиан об этих сношениях, об этой нерешительности великого князя, и снова грозное слово его пошло к «бегуну-князю, как он его назвал.

«Слышим ныне, – писал старик, – что бусурманин Ахмат уже приближается и христианство губить. Ты перед ним смиряешься, молишь о мире, посылаешь к нему, а он гневом дышит, твоего моления не слушает, хочет до конца разорить христианство. Не унывай, но возверзи на Господа печаль твою и той тя пропитает. Дошел до нас слух, что прежние твои развратники не перестают шептать тебе в ухо льстивые слова, советуют не противиться супостатам, но отступить и предать на расхищение волкам словесное стадо Христовых овец. Молюсь твоей державе, не слушай их советов! Что они советуют тебе, эти льстецы лжеименитые, которые думают, будто они христиане? Советуют бросить щиты, и, не сопротивляясь ни мало окаянным этим сыроядцам, предать христианство, свое отечество, и подобно беглецам скитаться по чужим странам. Помысли, великомудрый государь! от какой славы в какое бесчестие сведут они твое величество, когда народ тьмами погибнет, а церкви Божьи разорятся и осквернятся. Кто каменно-сердечный не восплачет об этой погибели? Убойся и ты, пастырь! Не от твоих ли рук взыщет Бог эту кровь? Не слушай, государь, этих людей, хотящих честь твою преложить в бесчестие и славу твою в бесславие, хотящих, чтобы ты сделался беглецом и назывался предателем христианским. Выйди навстречу безбожному языку агарянскому, поревнуй прародителям твоим, великим князьям, которые не только русскую землю обороняли от поганых, но и чужие страны брали под себя. Говорю об Игоре, Святославе, Владимире, бравших дань на царях греческих, о Владимире Мономахе, который бился с окаянными половцами за русскую землю, и о других многих, о которых ты лучше моего знаешь. А достохвальный великий князь Димитрий, твой прародитель, какое мужество и храбрость показал за Доном над теми же сыроядцами окаянными! Сам наперед бился, не пощадил живота своего для избавления христианского, не испугался множества татар, не сказал сам себе: «у меня жена и дети и богатства много – если и землю мою возьмут, то в другом месте поселюсь»; но, не сомневаясь нимало, воспрянул на подвиг, наперед выехал, и в лицо стал против окаянного разумного волка Мамая, желая исхитить из уст его словесное стадо Христовых овец. За это и Бог послал ему на помощь ангелов и мучеников святых; за это и до сих пор восхваляется Димитрий не только людьми, но и Богом. Так и ты поревнуй своему прародителю, и Бог сохранит тебя; если же, вместе с воинством своим, и до смерти постраждешь за православную веру и святые церкви, то блаженны будете в вечном наследии. Но, быть может, ты опять скажешь, что мы находимся под клятвою прародительскою – не поднимать рук на хана, то послушай; если клятва дана по нужде, то нам повелено разрешать от нее, и мы прощаем, разрешаем и благословляем тебя идти на Ахмата не как на царя, но как на разбойника, хищника, богоборца. Лучше, солгавши, получить жизнь, чем, соблюдая клятву, погибнуть – пустить татар в землю на разрушение и истребление всему христианству, на запустение и осквернение святых церквей, и уподобиться окаянному Ироду, который погиб, не желая преступить клятвы. Какой пророк, какой апостол или святитель научил тебя, великого русских стран христианского царя, повиноваться этому богостудному, оскверненному, самозванному царю? и т. д.