Русские истории

Прихотлива человечья воркота,
да поверить невозможно и на горсть.
Разве город голубиный Воркута?
Разве манит, как магнит, Магнитогорск?

В Сыктывкаре да Кудымкаре ворон

не с лихвою, хоть и не наперечёт.
Тих Звенигород, и вовсе тихий Дон
не по звону колокольному течёт.

Нижний Новгород давно уже велик,

а Великий и подавно не новьё,
но под древний домотканый половик
не суёт былое первенство своё.

И покуда под сосновою корой

свежей смолкою – былины про Илью,
малый Муром не покажется мурой,
миновавшей мировую колею.

Можно всё на свете напрочь поменять,

но, пока не вещество, а существо,
слыша звон, желаю ясно понимать,
где впервые я наслушался его.

И покуда человечьей колготой

не забиты перепевы звонарей,
мне казаться будет, что над Воркутой
я взаправду летом видел сизарей.

«Однажды в единении с народом…»

Однажды в единении с народом
варил я две железки электродом.
Так профориентировали нас:
из класса школьного – в рабочий класс.

Исход ориентации летален —

погиб во мне уральский пролетарий.
Но с тех отодвигающихся пор
иначе вижу суть Уральских гор.

Граница меж двумя частями света —

из пошлого бродячего сюжета,
пустая приземлённая молва
не различает в них сварного шва.

Он тоже был, конечно, первой пробой,

но крепко держит Азию с Европой,
а что слегка на ощупь грубоват,
ей-богу, Сварщик в том не виноват.

«В тесной долине Исети…»

В тесной долине Исети
строится каменный Сити,
а возле самой реки
спят на траве мужики.

Тонна за тонной бетонной

башня встаёт за колонной,
а на воде поплавки —
сущие большевики.

Жизнь поднимается кверху —

к пафосу и фейерверку,
а отступи от дверей —
всё лопухи да пырей.

В сторону от суетливой —

и обожжёшься крапивой.
Мол, землячок, не взыщи —
помни крапивные щи…

На Верхотурской колокольне

Старейший (с 1597 г.), а ныне малый уральский город Верхотурье стоит на давнем пути из Московии в Сибирь

Славен город Верхотурье,
да за прежние дела…
На кремлёвской верхотуре
трогаю колокола —
не хватает духу, чтобы
откровенно, прямиком
врезать в бронзовое нёбо
тяжеленным языком,
чтобы сонная корова
головою повела,
и старинная дорога
на минуту ожила,
и запела, загудела
задубелая земля,
обнимающая тело
заповедного кремля,
чтобы молодецкой дури
в забубённой голове
отозвались бы в Кунгуре,
Устюге и на Москве,
и везде, где малахольных
привечают до поры,
где шатры на колокольнях —
как походные шатры,
и живучи в обиходе
не пока, а на века
в замороченном народе
повести про Ермака,
и, не глядя на житуху,
жила русская цела,
хоть и не хватает духу
зазвонить в колокола.

Невьянская башня