Русские корни. Трилогия

Нам с гуриями рай сулят на свете том,

И чаши, полные пурпуровым вином.
Красавиц и вина бежать на свете этом
Разумно ль, если к ним мы все равно придем?
Вместо злата и жемчуга с янтарем
Мы другое богатство себе изберем.
Сбрось наряды, прикрой свое тело старьем —
Но и в жалких лохмотьях — останься царем.

Омар Хайам, XI в.

Возвращавшись в Бердаа, возвращаемся мы, читатель, и в Дербент, к его древней двойной стене, замыкающей Железные Ворота Кавказа. В 80-е годы X века в древнем городе правил эмир Маймун бен Ахмад бен Абд аль Малик. Правителю этому, человеку во многом достойному и храброму, всю жизнь не очень везло. Началось это едва ли не с имени — я не знаю, кто такой был его отец Ахмад и по каким соображениям он дал несчастному сыну жуткое имя Маймун, что по-арабски означает… обезьяна. Учитывая, что у мусульман обезьяна — символ нечистого (само наше слово «обезьяна» восходит к арабскому имени дьявола, «абу зин» — отец греха), выбор имени вряд ли можно назвать удачным; человеку, награжденному им, просто на роду было написано ссориться с мусульманскими богословами и нарушать их строгие предписания. В частности, эмир Маймун имел ту же злосчастную приверженность, что, согласно летописному преданию, отвратила его современника, равноапостольного великого князя киевского Владимира Святославича, от принятия — с последующим введением по всей Руси — ислама. Проще говоря, правитель Железных Ворот любил выпить. Правь он иной мусульманской страной или в другое время, эта незначительная, в общем, слабость сошла бы ему с рук — мусульманское духовенство умело быть снисходительным к недостаткам повелителей. Через пять с лишним веков после правления эмира Маймуна турецкий султан Селим II даже получит прозвище Маст — пьянчуга, что не мешало ему несколько десятилетий спокойно править своим государством. Конечно, Оттоманская империя — не крохотное княжество на севере Кавказа, а XVI век — не Х. Но и в Х столетии попадались владыки, пренебрегавшие запретом пророка на хмельное. Так, повелителя правоверных халифа аль-Муктадира, того самого, что отправил ибн Фадлана послом в страну волжских булгар, современники вообще не заставали трезвым. Ко всему прочему, Дербент был слишком соблазнительным куском для соседей. Все эти обстоятельства — предосудительные для истинного мусульманина склонности легкомысленного эмира и чересчур уж выгодное геополитическое расположение его небольшой державы — не сулили эмиру со странным именем беззаботного царствования.

Для начала он рассорился с верхушкой городской общины Дербента, так называемыми «раисами», оскорбляя их благочестие своим буйным поведением. Как любая демократия, в борьбе с «тираном и деспотом» Маймуном раисы Дербента были готовы торговать родным городом, что называется, оптом и в розницу. Демократия и измена вообще могут показаться синонимами историку — ведь, скажем, в Италии, во времена Пунических войн, управляемые аристократами города-союзники Рима сумели остаться верными клятвам предков, а вот демократии Италии просто наперебой распахивали ворота перед африканскими полчищами Ганнибала. В Афинах после расширения гражданских прав во время греко-персидских войн дошло до того, что горожане изгнали из города правителя, попытавшегося перевести деньги из зрелищного фонда в оборонный. Это удалось лишь Демосфену — но было поздно, дружины македонского горца Филиппа уже стояли под стенами Афин. Точно так же «худые мужи вечники» позорно сдали Господин Великий Новгород азиатской Московии. Так что демократия всегда готова торговать своей страной — лишь бы было кому продать. На стратегически важные Железные Ворота Кавказа покупатель нашелся мгновенно.

На владения Маймуна точил зубы его южный сосед ширваншах — знакомый нам Мухаммед ибн Ахмад, тот самый, что ходатайствовал перед Святославом или его наместником за беженцев из сокрушенного русами Хазарского каганата. Поскольку возведенные мастерами-устодами Хосрова Ануширвана двойные стены «Железных ворот» были крепковаты для армии его княжества, Мухаммед ибн Ахмад пошел естественным для восточного человека путем хитрой интриги. Он щедро поддерживал городских старейшин Дербента, подпитывая в них недовольство разгульным правителем. Все ли старейшины знали, под чью дудку пляшут, — неизвестно, но то, что с отстранением эмира от власти и фактическим переходом ее в руки раисов ширваншах Мухаммед не торопился войти в город, говорит не то о том, что многие раисы не знали, на кого работают, не то о недоверии ширваншаха к своим союзникам. Эмир сидел под домашним арестом, городом управляли раисы, ширваншах, не торопясь пожинать плоды своей интриги, улаживал, по всей видимости, какие-то свои дела.