Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

У нас нет совершенно никаких данных для утверждения, что эту свою работу летописец не выполнил. Смещение и некоторая путаница хронологии не может являться аргументом в пользу такого утверждения. Разнести сведения хронографа за 90 лет точно по годам было не просто и в 1290 г. Без наличия каких-то хронологических заметок, по существу, и невозможно. Наверное, эти заметки сопровождали не каждую запись, но предположить, что галицкие и волынские летописцы, ведя свои записи, вообще абстрагировались от временного определения событий, невозможно. К тому же у них, скорее всего у редактора-составителя Галицко-Волынской летописи, имелись киевские тексты за первую половину XIII в., а они, несомненно, были датированы.

В свое время близкую мысль высказал М. Д. Приселков. Судя по точности дат и мелочам описаний, которых нельзя было передать припоминанием, он допускал для XIII в. погодное летописание.[632] К сожалению, из этой верной посылки он сделал совсем нелогичный вывод о том, что в конце XIII в. на основании этого погодного материала был составлен целостный рассказ, не разбитый по годам и даже, вероятно, без всякой хронологической сетки.[633] Это утверждение прямо противоположное тому, которое принадлежит одному из редакторов-составителей Галицко-Волынской летописи.

Выше уже упоминалось, что в свое время продолжение Киевского свода 1200 г. называлось Волынской летописью. Основанием этому послужило, вероятно, содержание первых страниц летописи, которое было больше волынским, чем галицким. Позже летописеведы пришли к выводу, что, по меньшей мере, начальный текст следует считать творчеством галицких летописцев. Л. В. Черепнин, справедливо полагая, что Летописец Данила Галицкого целиком посвящен жизни этого князя, прославлению его человеческих и государственных достоинств, высказал предположение, что он открывается не волынской, а галицкой повестью. С его легкой руки она вошла в литературу как «Начальная Галицкая повесть». Начинается она со слов «Велику мятежю воставшю в земле Руской», а завершается известием об утверждении Данила в Галиче, которое состоялось, согласно М. С. Грушевскому, в 1211 г. Этим же годом Л. В. Черепнин датирует и написание повести.[634]

Н. Ф. Котляр, справедливо отметив, что вслед за сообщением об утверждении в Галиче Данила в полной сюжетной и стилистической гармонии идет рассказ об удалении из Галича княгини Анны и переживаниях по этому поводу ее малолетнего сына, полагает, что повесть была написана не ранее 1212 г.[635]

Еще раньше сомнение в достоверности вывода Л. Д. Черепнина о времени создания Начальной Галицкой повести высказал В. Т. Пашуто. Согласно ему, начальная часть Летописца завершалась рассказом о занятии княгиней Анной и ее сыновьями княжеского стола во Владимире-Волынском. В. Т. Пашуто датировал это событие 1217 г., а М. С. Грушевский — 1214 или 1215 г. По-другому представлялась В. Т. Пашуто и основная содержательная тема повести. Она не столько о малолетних сыновьях Романа Мстиславича, сколько о его супруге Анне и ее борьбе за сохранение волынского наследия. Только после 1219 г. на первый план в летописи выдвигается Данило Романович, достигший к этому времени совершеннолетия и женившийся на дочери Мстислава Удалого.[636]

Содержание начальной части Летописца, думается, свидетельствует о большей правоте В. Т. Пашуто. К тому же и приурочение повести, по-видимому, должно быть иным. Идейно она никак не галицкая, а Волынская. Мытарства княгини Анны и ее малолетних сыновей описаны кем-то из ее близкого окружения, кто хорошо знал все подробности злоключений семьи Романа Мстиславича. Летописец, рассказывая о бегстве Анны в Польшу, отметил, что беглецов мучили сомнения в том, как их примет король Лешко, с которым враждовал Роман, но тот, «не Помяну вражды», принял их «с великою честью». При этом он будто бы заявил, что это «дьяволъ есть воверглъ вражду сию межи нами».[637] Такое впечатление, что записавший слова Лешко присутствовал при их произнесении.

В осиротевшей княжеской семье было много недоброжелателей. Имелись таковые и в родном Владимире, однако в летописи они характеризуются по-разному. Особенно негативных эпитетов удостаиваются только галичане: они «безбожные», «неверные» и «льстивые». Когда после изгнания из Галича Владимира Игоревича там был посажен Данило, то главную заслугу в этом летописец отдает владимирским боярам. «Тогда же бояре Володимерьстии и Галичскыи, и Вячеславъ Володимерьскый и вси бояре Володимерьстии и Галичскыи… посадиша князя Данила на столѣ отца своего великого князя Романа».[638]