Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Высшей степени идеализации образ Владимира получает в рассказе о его болезни и смерти. Здесь князь возводится в ранг чуть ли не святого. Будучи тяжело больным, он завещает свое княжество Мстиславу Даниловичу. Выбор свой объяснил тем, что из трех князей (Лев, его сын Юрий и Мстислав) только Мстислав не имел гордыни. Чтобы не было каких-то двусмысленностей, завещание свое Владимир огласил в присутствии князей Льва Даниловича, Юрия Львовича, а также татарских воевод Телебуги и Алгуя. Вместе с землей он вручил Мстиславу и заботы о своей жене Ольге, а также приемной дочери Изяславе, которым определил во владение город Кобрин «с людьми и съ данью, како при мнѣ даяли, тако и по мнѣ, ать дають княгинѣ», село «свое Городелъ», а также монастырь святых Апостолов, который «создахъ своею силою», и купленное для него село Березовичи. Оба распоряжения Владимира были оформлены письменно в двух грамотах, на чем Мстислав целовал крест.

После сделанных завещаний Владимир прожил еще четыре года. Он уже не управлял княжеством, но сохранял положение морального авторитета среди Романового потомства. Мстислав почитал его как отца и господина, Юрий Львович просил заступничества перед своим отцом, Лев Данилович посылал к Владимиру епископа перемышльского Мемнона с просьбой уступить ему город Берестье.

Незадолго перед смертью Владимир начал раздавать нуждающимся свое добро. Золотые и серебряные вещи были переплавлены на гривны и в качестве милостыни разосланы по всей земле. Кони из княжеских табунов розданы тем, кто пострадал от нашествия Телебуги. Княжеская щедрость названа летописцем дивной, дошедшей до сирот, болящих и вдовиц.

Еще более возвышенная характеристика Владимира содержится в его посмертном панегирике. Летописец не жалеет эпитетов, чтобы прославить своего князя. Похороны его превратились в сплошной плач владимирцев: «плакашася по немь Володимерчи, поминающе его добросердие до себе, паче и слугы его плакахуся по нем слезами обливающе личе свое».[752] Летописец сравнивает Владимира с его знаменитым дедом, который освободил людей от всех обид, а также с зашедшим солнцем. «Ты же бяше господине сему поревновалъ и наслѣдилъ путь дѣда своего, нынѣ же господине уже к тому не можемь тебе зрѣти, уже бо солнче наше заиде».[753] Летописец воздает хвалу умершему князю за его ум (называя великим философом), за храбрость, кроткость и смиренность, любовь к монастырям, чернецам и черницам, за то, что был всем «яко возлюбленный отець». Кажется, нет таких добрых слов, которые бы не были использованы в панегирике, однако оказалось, что летописец сказал о Владимире не все. После заключительных слов об «Отце и Сыне, и Святом Духе» он начинает новую похвалу умершему князю. На этот раз славит его за то, что тот срубил в своем княжении многие города, построил церкви и украсил их иконами и книгами, списал несколько списков апракоса и евангелия и передал их в различные города. К числу богоугодных дел Владимира летописец относит росписи всех трех алтарей церкви св. Георгия в Любомле, которые ему не удалось окончить из-за болезни, а также сооружение каменной башни в Берестье.

Для признания Владимира святым не хватало только чуда, но летописец сообщает и о нем. Когда княгиня и епископ Евсигний по прошествии времени открыли гроб, то оказалось, что княжеское тело, пролежавшее с 11 декабря 1288 г. по 6 апреля 1289 г., совершенно не тронуто тленом, но лежало бело и издавало «аромат многоценный». Увидя такое чудо, все присутствовавшие в церкви святой Богородицы прославили Бога и «замазаша гроб его, месяца априля в 6 день, в среде страсное недели».[754] Странно, что все это так и не послужило основанием для канонизации Владимира Васильковича Русской православной церковью.

Перед нами, безусловно, один из лучших панегириков, которые когда-либо создавались русскими летописцами. Он обладает незаурядными литературными достоинствами, хотя и производит впечатление определенной вторичности, сотканности из уже имеющихся аналогичных жанровых образцов. В некрологе использованы клише, особенно характерные для Киевской летописи XII в. К их числу относится выражение: «Сии же благовѣрний князь Володимѣръ, возрастом бѣ высокъ, плечима великь, лицемь красенъ».[755] Из некрологов летописца Моисея князьям Ростиславичам взяты слова: «И приложися ко отцемь своим и дьдомъ, отдавъ общии долгъ его же нѣсть убѣжати всякому роженному».[756] Говоря о Мстиславе как наследнике Владимира, летописец заимствует пространную цитату из «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона: «Иже нескончанаа твоя учиняюща, аки Соломонъ Давыда…».