Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

В действительности, как свидетельствует статья 1086 г. «Повести временных лет», Мономах не посадил Ярополка во Владимире-Волынском, а изгнал из него за ослушание великому киевскому князю Всеволоду. При этом вывез в Киев его мать, жену, дружину и казну («имѣные вземъ его»). Ярополк не просто «умре», а был коварно убит неким Нерадцем через несколько дней после того, как примирился с Мономахом и вернулся во Владимир. Нестор, сообщив, что треклятый Нерадец бежал в Перемышль к Рюрику Ростиславичу, как будто намекает о перемышльском следе этого убийства. Однако очень может быть, что не обошлось тут и без киевской подсказки. И видимо, вовсе не случаен такой лаконизм Мономаха, не решившегося сказать, что Ярополка Изяславича убили.

В этом же ряду мономаховых недомолвок стоит и известие 1095 г.: «И пакы Итлареву чадь избивше, и вежи ихъ взяхом, шедше, за Голтавом».[234] Неосведомленный читатель может подумать, что «Итларева чадь» была избита во время похода Владимира на половцев. На самом деле этой краткой фразой он прикрыл беспрецедентное коварство русских князей (и Мономаха в том числе), пригласивших половецких ханов Итларя и Кытана на переговоры и убивших их. Случилось это в Переяславле, когда князем там был Владимир Мономах. Вот почему он в своей летописи и не стал распространяться по поводу этого, не красящего его поступка.

После сообщения о походе Владимира на Ярослава Святополковича в 1117 г. в летописи помещены тексты, жанрово и стилистически отличные от предыдущего изложения. Да и между собой они не очень связаны. Вначале Мономах похваляется тем, что около ста раз ездил из Чернигова к Киеву и проделывал этот путь от заутрени до вечерни: «А и — Щернигова до Кыева нестишьды ѣздих ко отцю, днемъ есмъ переѣздилъ до вечерни».[235] Затем как бы подводит итог своей антиполовецкой борьбе, после чего помещает не вытекающий из предыдущего рассказ о том, каким бесстрашным он был охотником. Завершает летопись текст, очень напоминающий все «Поучение». В нем звучит та же тема «доброго князя», радеющего за своих подданных, содержится то же моральное назидание своим детям. Обращаясь к ним, Мономах выражает надежду, что он недаром написал свое «Поучение». «Да сю грамотицю прочитаючи, потъснѣтеся на вся дѣла добрая, славяще Бога с святыми его».[236]

Последние наблюдения позволяют предположить, что «Летопись путей» была объединена с «Поучением» самим Мономахом. Она не механически приложена к «Поучению», как, вероятно, поступил бы позднейший сводчик древних текстов, но органически была введена в его ткань. Для этого Мономаху пришлось перенести несколько заключительных фраз собственно «Поучения» в конец «Летописи». Не исключено, что уже на этапе завершения работы над объединением текстов Мономах дополнил свое расширенное «Поучение» сюжетами, подводившими итог его подвигам в борьбе с половцами, а также на охотничьем поприще.

Наличие в объединенном произведении заметных швов, а также неотредактированных текстов, которые диссонируют с общим его пафосом, указывает на то, что Мономах спешил с завершением этой работы.

Молитвенное обращение. Находится в Лаврентьевской летописи за письмом к Олегу Святославичу. Начинается словами: «Премудрости наставниче» и заканчивается: «О Христѣ Исусѣ господѣ нашемъ, ему же подобаеть честь и слава, отцю и сыну и святому духу, всегда и нынѣ, присно, вѣкъ».[237] В молитве нет никаких данных, указывающих на Мономаха как ее автора. Исследователи пришли к такому заключению на основании того, что молитва непосредственно примыкает к посланию Олегу, а также что она, как и другие произведения Мономаха, находится только в одной Лаврентьевской летописи.

В. А. Воскресенский видел в молитве и смысловые созвучия с мономаховым «Поучением». Молящий обращается к Иисусу Христу, а также к пресвятой Богородице с просьбами утвердить его в разуме, простить прегрешения, помиловать падшего и погибшего. Отчетливо звучит также тема Божьего заступничества. Бог ведает мысли, обличает дела, очищает грехи, вершит суд сироте, убогому и нищему. Обращения к Богу и Богородице в молитве как бы чередуются, что напоминает аналогичный стилевой прием «Поучения». Почти дословно в обоих произведениях воздается хвала Господу за его человеколюбие. «Поистинѣ, дѣти моя, разумейте, яко ти есть человѣколюбець Бог милостив и премилостив» (Поучение). «Егда сядеши судити дѣла моя, яко безгрешен и милостивъ, яко Богъ и человѣколюбець» (Молитва).

Молитва составлена на основании заимствований из Псалтыри, Триоди Постной, Акафиста Богородице, что также сближает ее с «Поучением», особенно его первой частью. На этом основании Н. В. Шляков считал, что молитва является прямым продолжением и окончанием «Поучения».[238] То, что в Лаврентьевской летописи молитва находится за письмом к Олегу Святославичу, он объяснил разброшюровкой сборника Мономаховых трудов и случайным помещением ее монахом Лаврентием на новое место.