Можно, разумеется, возразить, что столь подробный отчет об освящении епископа Кирилла и праздновании дня Святых Мироносиц мог написать и кто-то из свиты ростовского епископа, бывший участником этих событий. Теоретически наверное, но практически его рассказ был бы все же иным, более ростово-суздальским. В нем несомненно был бы четче обозначен епископ Кирилл и названы его соратники. Нет сомнения, что в Киев его сопровождало большое посольство, среди которого были и высшие священники. И вряд ли суздальский летописец отдал бы предпочтение, скажем, игуменам киевских монастырей и не назвал кого-либо из своих.
В тексте есть на первый взгляд незначительная подробность, которая не оставляет сомнения в его киевском происхождении. Это ссылка на то, что в дни торжеств киевским воеводой и тысяцким был Иван Славнич. Для суздальского летописца такая ремарка совершенно невероятна. Какое ему было дело до того, кто в Киеве воеводствовал во время освящения его епископа. Другое дело киевский летописец. Он не только знал тысяцкого лично, но, возможно, и был его приятелем. Подготовка и проведение съезда князей, равно как и организация праздничных пиров в день Святых Мироносиц, наверное, не обошлись без забот Ивана Славнича. И, видимо, поэтому летописец счел необходимым вспомнить его в своем рассказе.
Еще одна киевская запись обнаруживается в статье 1231 г. Новгородской первой летописи. Она фиксирует сложные перипетии борьбы южнорусских князей за столы. В ней участвовали с одной стороны великий киевский князь Владимир Рюрикович и галицкий Данило Романович, с другой — черниговские князья Михаил Всеволодич и Изяслав Владимирович. Поход Владимира и Данила на Чернигов оказался в конечном счете неудачным. Михаилу удалось нанести сокрушительное поражение галицким полкам, после чего Данило бежал в Галич, а Владимир в Киев.
Вторым актом драматической междоусобицы был поход черниговских князей вместе с половцами на Киев и Галич. В результате Михаил Всеволодич сел на галицком столе, а Изяслав Владимирович — на киевском. Владимир Рюрикович был пленен и вместе с женой уведен в землю Половецкую. «А Володимира и княгиню его имше Половци, поведоша в землю свою;… а Михайло сѣде в Галичи, а Изяславъ в Кыевѣ».[459]
Позже, о чем сообщается в этой же статье, Владимир с женой был отпущен в Русь за выкуп.События эти освещены также в Ипатьевской летописи, но там о них пишет галицкий автор, подчеркивающий чудеса героизма Данила во всех сражениях, которые почему-то оказываются в конечном счете проигранными.{14}
Киевская запись 1235 г. в Новгородской первой летописи очень лаконична. Была ли она такой и в оригинале, или же ее сократил новгородский летописец, сказать сложно. Идеологически она отражает киевский взгляд на события. Данило потерпел поражение от Михаила, но случилось это в результате какого-то далеко не рыцарственного поступка черниговского князя. «И Михайло створивъ прелесть (по-видимому, обман. —
Киевского автора выдает и тот факт, что он счел нужным отметить возвращение из половецкого плена князя Владимира Рюриковича. Из зачина сообщения следует, что оно принадлежит духовному лицу. Конфликт между южнорусскими князьями в нем объяснен не их взаимными претензиями, но происками дьявола, который «въздвиже крамолу межи русьскыми князи, да быша человѣци не жили мирно».[462]
Подтверждением существования киевского летописания первой половины XIII в. может быть рассказ Ипатьевской летописи о разгроме монголо-татарами трех старых центров Руси — Переяславля, Чернигова и Киева. Запись эта не очень пространная, но содержащиеся в ней подробности не оставляют сомнения в ее южнорусском происхождении. Говоря о взятии Переяславля, летописец сообщает о разрушении татарами главного храма города — церкви архангела Михаила и ее тотальном разграблении, а также об убийстве епископа Семеона. Более подробно описано сражение под Черниговом. На выручку осажденному городу поспешил князь Мстислав Глебович со своими полками. В состоявшемся сражении русские дружины были разбиты, а город взят и подожжен. Епископа Порфирия татары пощадили, но увели почему-то в Глухов.
Можно полагать, что информаторами о страшных разгромах Переяславля и Чернигова были жители этих городов, бежавшие от татар в Киев и поведавшие о зверствах орды.