Русские лгуны

- Ну, так пошел же вон! - крикнул на него уж и хозяин, выведенный из терпения такою ложью.

- Я уйду, сударь, уйду! - говорил Вакорин и пошел.

- Я тебе теперь, каналья, кости оглоданной не дам, - вскричал Саврасов, выбегая вслед за ним.

- И я тоже, и я! - повторял хозяин.

Вакорин бледнел, делал из лица препечальнейшую мину.

В лакейской его стал было даже лакей уговаривать:

- Полноте, Петр Гаврилыч, потешьте господ; скажите, что неправду сказали.

- Что мне тешить-то? Бивал сколько раз! - отвечал ему Вакорин.

Лакей на это не стерпел и плюнул.

- Фу ты, господи боже мой! - проговорил он.

Господа между тем рассуждали о наглом лжеце в гостиной.

- Каков каналья, а? Каков? - кричал Саврасов на весь дом.

Его мелков самолюбьишко было страшно оскорблено. Недели через две он по наружности как бы и простил Вакорина, стал даже принимать его к себе в дом, но в душе питал против него злобу. Раз... это уж было у самого Саврасова, тоже собралось дворянство, в том числе два брата Брыкины. Еще покойный отец этих господ рассказывал, что поехал он однажды ночью через Галичское озеро вдруг трах, провалился в прорубь; дыханье, разумеется, захватило; глаза помутились; только через несколько секунд дышать легче - глядит, тройка его выскочила в другую прорубь - и полнехоньки сани рыбы зачерпнулись в озере. Другой раз заговорили о храме Петра в Риме. "Что это такое за важность этот храм! - воскликнул Брыкин. - Говорят, велик он очень! Вздор! Велик сравнительно, потому что вся-то Италия с нашу губернию. Ну, а как наша матушка Россия раскинулась, так что ни построй, все мало. Вот у нас приход или, лучше сказать, приходишко; выстроили церковь - так псаломщик за всенощной с клироса на клирос на жеребенке верхом ездил".

- Батюшка! - воскликнул при этом укоризненно даже один из сыновей.

- А длина церкви велика ли? - спросил кто-то из слушателей.

- Длина? - отвечал несколько опешенный замечанием сына старик. - Длина сажени три.

Так он врал, и все его слушали и даже почти верили ему, потому что тысяча душ была у него. Сынки тоже пошли по нем. В настоящее собрание один из них рассказывал: "Стали, говорит, мы спускаться с Свиньинской горы, ведь вы знаете, это стена, а не гора... что-то одна из лошадей плохо спускала - понесли. Заднее колесо заторможено было - однако, пи, пи, пи! ничего не помогает; я, делать нечего, говорю брату - мы с ним сидели на передней лавочке, а жены наши на задней: "Давай, говорю, тормозить передние колеса"; нагнулись: я на одну сторону - он на другую, взяли колеса в наши лапки - на один камень колесо наскочит, на другой - в рытвину сухую попадет; смотрим, лошади наши уж не несут, а везут коляску".

- И я заторможу колесо, - отозвался вдруг черт знает с чего и для чего Вакорин, тоже тут присутствовавший.

Глаза хозяина загорелись бешенством.

- Ты затормозишь? - спросил он.

- Я-с.

- Да ты, каналья, не только коляску, а одну лошадь на беговых дрожках обеими твоими скверными руками и ногами не остановишь! - прошипел он.

- И так остановлю-с.

- Остановишь? Люди! - Саврасов хлопнул в ладоши.

Вбежали люди.

- Сейчас заложить серого в беговые дрожки. Останавливай! - обратился он к Вакорину.

Тот только уже улыбался.

Лошадь была заложена и приведена к крыльцу. Все гости и хозяин вышли туда.

- Посмотрим, посмотрим! - говорили самолюбиво братья Брыкины.

Вакорин, как обреченный на казнь, шел впереди всех.

- Как же ты остановишь? - спрашивали его некоторые из гостей, которые были подобрее.

- А вот как, - отвечал Вакорин, ложась грудью на дрожки и сам, кажется, не зная хорошенько, что он делает, - вот руки сюда засуну, а ноги сюда! сказал он и в самом деле руки засунул в передние колеса, а ноги в задние.

- Отпускай! - крикнул он каким-то отчаянным голосом державшему лошадь кучеру.

Тот отпустил. Лошадь бросилась, колеса завертелись; Вакорин как-то одну ногу и руку успел вытащить, дрожки свернулись набок, лошадь уж совсем понесла, так что посланный за нею верховой едва успел ее остановить.

Вакорин лежал под дрожками.

- Вставайте! - сказал подъехавший к нему верховой.

- Немного, проклятая, наскакала - остановил же! - сказал Вакорин и хотел было подняться, но не мог: у него переломлена была нога.

Лет десять тому назад я встретил его в В... совсем уже стариком, хромым и почти нищим. Он сидел на тротуаре и, макая в пустую воду сухую корку хлеба, ел ее. Невдалеке от него стоял босоногий мальчишка и, видимо, поддразнивал его. "Лисичий охотник, лисичий охотник!" - повторял он беспрестанно. Это было прозвище, которое Вакорину дали в городе после первого несчастного с ним случая по поводу лисьей шкуры. Старик только по временам злобно взглядывал на шалуна. Я подошел к нему.

- Что это, Петр Гаврилыч, до чего это ты дошел? - спросил я его.

- Что делать, сударь? Стар стал уж!.. А добрых господ, как прежде было, нынче совсем нет! - отвечал он, и слезы навернулись у него на глазах.

Кого он под "добрыми господами" разумел - богу известно!

III

КАВАЛЕР ОРДЕНА ПУР-ЛЕ-МЕРИТ{348}