Русские люди

Глоба. А то и делаю, Валечка, что морду ему бью, сволочи. Наши в город ворвались. Теперь кончена моя конспирация. Немцы тикают. И сейчас нас с тобой стрелять будут. Это уж точно, это у них такая привычка. И не хочу я перед смертью, чтобы ты меня по ошибке за сволочь считала. Вот что значит.

Валя(бросается к нему, обнимает его). Иван Иванович, милый! Иван Иванович!

Глоба. Ну, чего?

Валя молча прижимается к нему.

Ну, чего там? Чего расплакалась? Как на меня кричать — так не плакала. А теперь в слезу? Сердитая ты девка. Я думал, глаза мне выцарапаешь.

Валя. А я так намучилась. Если бы вы только знали, как измучилась!

Глоба. А я — на тебя глядя. Ничего, Валечка, ничего. Ты уж извини. Мы еще с тобой сейчас «Соловей, соловей-пташечка» споем. Только ты, голуба, имей в виду, сейчас расстреливать придут. Это уже непременно.

Валя. Пускай. Мне теперь все равно… Но наши, наши ведь придут?

Глоба. Придут! А как же! Потому нас и расстреляют, что наши непременно придут. Это как пить дать.

Семенов порывается к двери.

(Опять сваливает его на пол.) Ну, куда? Ты же сидел с нами и еще посиди. Тебе же немцы с нами сидеть велели. Ну и сиди. (Обращается к Вале.) Слезы-то вытри. Ну их к черту. Мне их показать можно, а им, сволочам, не надо. Дай-ка я тебе в глаза погляжу. (Смотрит.)

Валя. Что?

Глоба. Мне Иван Никитич наказал: в глаза тебе посмотреть и сказать, если вместе помирать будем, одно слово.

Валя. Какое слово?

Глоба. Что любит он тебя, просил сказать. Вот и все. Больше ничего.

Валя. Правда?

Глоба. Что ж, разве я перед смертью неправду тебе скажу?

Совсем близко выстрелы. Дверь с треском открывается, вбегают Краузе и солдат с автоматом.

Краузе. Все в камеру!

Глоба(обняв Валю за плечи). Пойдем!

Глоба и Валя проходят в камеру.

Краузе. Быстрей! (Семенову.) Ты!

Семенов(бросаясь к нему). Господни Краузе… я же ваш. Вы же знаете. Меня нарочно сюда…

Краузе(отпихивает его сапогом). В камеру!

Семенов. Подождите! Я должен вам сказать очень важное.

Краузе. Ну, быстрей!

Семенов. Этот человек, он — их. Он все лгал.

Краузе. Теперь нам все равно. В камеру.

Семенов(хватает его за руку). Господин Краузе, позовите господина капитана! Я сам позову! (Бросается к наружной двери.)

Когда он оказывается на пороге ее, Краузе стреляет ему в спину. За дверью слышно падение тела.

Краузе(солдату). Ну!

Солдат, подойдя к двери камеры, выпускает внутрь камеры автоматную очередь. Из камеры слышен голос Глобы, поющий: «Соловей, соловей-пташечка, канареечка жалобно поет… Эх, раз и два…»

Ну!

Солдат выпускает вторую очередь. Короткая тишина. За окном близкая трескотня выстрелов. Краузе и солдат выбегают. Снова выстрелы, потом долгая тишина. В дверях камеры появляется Валя. Она трогает себя за плечо, за руку. Рука не действует. Видимо, она ранена в плечо и в грудь. Прислоняется к стенке.

Валя(обращаясь назад, в камеру). Иван Иванович!

Тишина.

Иван Иванович, Иван Иванович, вы живой?

Молчание.

Иван Иванович, милый, что же это? Смотрите, а я живая.

Молчание.

Неужели я одна живая?

Молчание.

Валя опускается в кресло у стены. Слышны выстрелы и грохот шагов. В комнату вбегают красноармейцы и Морозов.

Морозов(останавливается в дверях). Товарищи!

Молчание.

(Всматривается.) Товарищи, есть тут живой кто?

Валя. Я.

Морозов(подходит к ней). Это что? Это они сейчас тебя, да? У меня индивидуальный пакет есть.

Валя. Нет, вы сначала посмотрите… может быть, он там живой…

Морозов. Кто?

Валя. Глоба.

Морозов выходит и молча возвращается.

Он меня собой заслонил, когда они в нас стрелять стали. А может, он все-таки живой?

Морозов качает головой.

А наши совсем пришли, да?

Морозов. Совсем, совсем, успокойся.