Русские масоны. От Романовых до Березовского

Сохранившиеся здесь чудом единичные «вольные каменщики» и новые наши граждане, включая бывших членов орденских мастерских, естественно, проявить себя каким-то образом были не в состоянии. В научных трудах тех лет масонская тематика бегло затрагивалась только применительно к XVIII — началу XIX веков. Да и авторы оперировали фактически материалами дореволюционных историографов в негативных трактовках без оригинальных выводов и обобщений. Вряд ли им чинились препятствия в этом отношении. Скорее сказывалось игнорирование властной элитой существования Ордена вообще. Только Комитет госбезопасности масонством занимался всерьез, о чем, к сожале-нию, известно крайно мало.

Для большей наглядности автор попытается взглянуть на эволюцию ситуации в стране через призму личного опыта, который имеет то или иное касательство к возникновению у нас предпосылок возвращения масонства, что подготовлялось зарождением и становлением комплексной научной дисциплины «масоноведе-ния» для изучения прошлой и настоящей деятельности Ордена «вольных каменщиков».

Я появился на свет в конце первой четверти минувшего столетия в семье беспартийного инженера-текстилыцика, старшего сына многодетной семьи сельского священника Владимирской губернии В. Соловьева. Отец окончил Духовную семинарию, несколько лет учительствовал в народной школе, затем стал выпускником Харьковского технологического института, в каникулы и свободное время трудился ремонтником на фабриках и в железнодорожном депо. По материнской линии я отношусь к обедневшему дворянскому роду Горбуновых. Дед служил почтовым чиновником г. Херсона на Украине, содержал большую семью. Политикой не занимался, скончался относительно молодым. Его младшая дочь Надежда, давшая мне жизнь, но окончании Института благо|юдных девиц Петрограда за казенный счет ушла добровольно сестрой милосердия на фронт в Первую мировую войну, специализируясь в области хирургии. После революции трудилась в полевом госпитале армии Деникина, вышла замуж за строевого офицера, который сгорел в пламени Гражданской войны. В 1922 г. она обвенчалась с отцом, уже ставшим инженером в г. Харькове. В начале Великой Отечественной родитель скончался по болезни, значительно позже умерла мать, школьный преподаватель, затем пенсионерка, беспартийная. Среди многочисленной родни только двое состояли в партии, один из них, ленинградский инженер, погиб в 1937 г. Других репрессированных у нас не было.

По месту службы отца проживал в Подмосковье и в Ашхабаде (Туркмения), йотом семья обосновалась в столице. В армии я не служил из-за последствий тяжелой болезни. По окончании средней школы поступил на факультет Международных отношений МГУ им. Ломоносова, вскоре ставший Институтом международных отношений (МГИМО) при МИД СССР. Учебное заведение готовило кадры внешнеполитического профиля, понесшие огромные потери в период сталинских репрессий. Сперва принимали только мужчин, состоявших в комсомоле, а еще лучше в партии. Среди сокурсников преобладали сыновья совслужащих и рабочих, попадались, конечно, отпрыски ответственных лиц, старых большевиков, высшего генералитета, в том числе сыновья маршалов артиллерии и авиации Яковлева и Новикова. Часть студентов принта после фронтовых ранений, с орденами и медалями. По национальности явно преобладали русские, далее шли грузины, армяне, татары, евреев были считаные единицы.

Получали мы по тем временам сносные стипендии и карточки на продовольствие рабочей категории. Иногородние обеспечивались общежитием на ул. Горького и частично в помещении института, когда он длительный срок обретался на Крымском Валу. Руководство НКИД и его управление кадров уделяло нам значительное внимание. Лекции читались крупнейшими международниками, академиками Е.В. Тарле, Л.Н. Ивановым, А.Л. Сидоровым, профессорами Ф.И. Нотовичем, А.З. Манфредом, С.Б. Крыловым, В.Н. Дурденевским и др. Семинарские занятия вели профессора и доценты, среди них были и дипломатические работники. Ориентировали нас на изучение истории и современности Запада, развитие советского общества. Востоком студенты фактически не занимались. Соответственно, преподавались английский, французский, немецкий и испанский языки. На последних курсах можно было изучать по выбору второй язык, включая отдельные восточноевропейские.

Поскольку жизненные трудности и ранняя самостоятельность приучили заранее составлять наметки будущего трудоустройства, я предполагал по окончании Института где-нибудь поработать и заочно завершить аспирантуру, считая для себя главной научную деятельность. Поэтому участвовал в создании Научного студенческого общества (НСО), после обязательных занятий усердно посещал кружок по изучению новейшей истории Франции. В характеристике, выданной мне председателем Совета НСО академиком Ивановым для поступления в аспирантуру Института истории АН СССР, говорилось, что студент V курса МГИМО Соловьев «за время своего пребыания в Институте принимал актив-