Русские мифы, или Посиделки с классиками (ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПЕРЕСТАЛ СМЕЯТЬСЯ)

Мор говорил о двух справедливостях – для простого народа и для власти. Вторая справедливость «величественней, чем народная, а также и гораздо свободнее ее. Ей все можно, кроме того, что не угодно ей самой». В книжной «Утопии» хорошо только одному человеку – властителю Утопу. А реальная Утопия – тоталитарное государство, которое не могло бы продержаться без единой партии власти и тайной полиции. Для западного наблюдателя это cold hell (холодный ад) – очевидно, в отличие от кипящих котлов и раскаленных сковородок в традиционном аду. Для нас – сковородочный быт, растянувшийся на три четверти столетия.

Советские философы (в точности по Мору) рассуждали о счастье: оно состоит «в чем-нибудь одном или же во многом?» Шестичасовой рабочий день, как на острове Утопия, одно время решили внедрять в советской республике. Вскоре идея была удушена. Работа стала называться «трудовой фронт», выезды бригад из города на картошку «десантом». Начальники-филархи посылали разнарядки – сколько народу отправить на сбор урожая. (Я пробовал объяснять это студентам: американцы ничего не поняли, зато китайцы и вьетнамцы дружно хохотали.) При этом утопийцы, по Мору, «не изобрели ни одного-единственного, проницательнейшим образом продуманного правила», зато оказались «весьма сведущи в полете и движении небесных тел».

А откуда гениальный Ленин заимствовал мысль, что при коммунизме из золота будут делать унитазы? «Из золота и серебра не только в общих дворцах, но и в частных домах, – пишет Мор, – повсюду делают они ночные горшки». Грабителям вдевают золотые кольца в уши, надевают золотые кольца на пальцы, золотые ожерелья на шею и на голову золотые венки, чтобы воры насытились богатством. А бриллиантами играют дети. Этого, надо признать, мы в Советском Союзе не успели осуществить.

Вдруг Мор поражает нас опять: после благодарений всевышнему и администрации жители проводят остаток дня – нет, не в молитвах, но – в усердных военных упражнениях. Стало быть, подготовка к войнам и сами войны – неотъемлемая каждодневная часть счастливой жизни.

На врагов умные начальники Утопии стараются натравить соседние народы, чтобы на своей территории не воевать. Утопийцы освобождают этих соседей от тирании. Делают они это «исключительно по человеколюбию». Но гуманная цель – распространить на весь мир власть Утопа. Чаще всего, объясняет Мор, народы других стран обращаются к с просьбой установить у них такой же справедливый строй.

Не брезгуют утопийские лидеры организованными заговорами для свержения и уничтожения неугодного правительства в чужой стране. На государства, отказавшиеся жить по законам утопийцев, идут войной, и война эта справедливая, так как только глупцы не хотят перенять счастливый образ жизни. Когда враги уничтожены, освобожденные народы умоляют, чтобы утопянские начальники ими командовали. Тамошние жители легко и с удовольствием переключаются на экспортированные правила существования.

Утопийцы нанимают иноземных солдат и шпионов во вражеских странах. На войну набирают добровольцев, и сражения длятся «до взаимного уничтожения» («И, как один, умрем в борьбе за это»). Оккупациями похваляются, устраивают дни победы и ставят в честь побед памятники. Героям, совершившим важные для государства деяния, воздвигают на площади статуи и поют:

Я другой такой страны не знаю,

где так вольно дышит человек.

Впрочем, лучше процитируем Мора дословно:

Нигде нет вольнее народа,

Нигде нет счастливей страны.

Хотя ленинизм был по существу всеохватной реализацией сочиненного Мором посмешища, мелкие отклонения все же имели место. Жители «Утопии» отвергают охоту как кровожадное удовольствие. А Ленин в сибирской ссылке пристрастился к охоте, поэтому в советской республике ее не запретили, и все вожди (простите за тавтологию) охотно охотились.

Жилища на острове у Мора коммунальные и проходные. Муж и жена не могут остаться наедине. Всё насквозь должно просматриваться. Соглядатай без труда проникает в любой дом, чтобы наблюдать за тем, что вы делаете. Прозрачные стены возникнут у идеалиста с топором в руках Чернышевского в романе «Что делать?» – для солнца, а скептик Замятин в романе «Мы» вернет моровскую модель в проверенное русло: прозрачные стены для того, чтобы контролировать обитателей. Идея сперва пошла еще дальше в послереволюционных мечтаниях. Пролетарский прожектёр Щёкин предложил стеклянную одежду, чтобы всем были видны все украшения человека, которые он назвал «полорганами».