Русские мужики рассказывают

Их несчетно раз хоронили. В начале XX века Ленин писал: "1905 год был началом конца "восточной" неподвижности. Именно поэтому этот год принес с собой исторический конец толстовщине" (В.И.Ленин. Полн. собр. соч. Издание 5, том 20, стр.103). А через четверть века, в 1930-м, во ВЦИКе ленинские сподвижники Калинин и Смидович вынуждены были признать, что в СССР существует несколько десятков толстовских коммун, и дали разрешение на переезд толстовцев в Сибирь. Еще тридцать лет спустя, в 1960-м, депутат Верховного Совета СССР писатель Леонид Леонов снова публично заявил, что у Льва Толстого в стране не осталось последователей, а "несуществующие" толстовцы ответили ему обвинительным письмом. Прошло еще девять лет. Доктор философских наук, профессор института истории Академии наук СССР Александр Ильич Клибанов в очередном своем томе вещает: "...На пути советского народа, строящего новое общество, существовало и такое понятие, как толстовство, с его долгими и организованными попытками... расколоть советских людей на верующих и неверую-щих, противопоставить последователей толстовства и сектантских учений советскому обществу. Уже много лет толстовское движение сошло на нет". (А.И.Клибанов. "Религиозное сектантство и современность". М., 1969.) Но те, кого нет, снова поднимают свой голос...

Их ничтожно мало, но они живы. И не просто живы, а сохранили в своем крошечном сообществе живую мысль, совесть, чувство достоинства. Много ли очагов такой вот независи-мой, непокорной мысли найдем мы в современной России? Да, они уходят. Скоро не станет ни того крестьянина, что, оставляя свои огородные грядки, одним пальцем выстукивает на старень-кой машинке трактат Эпиктета; ни того грузчика, который написал целую документальную книгу о своей семье. Они уходят бесшумно, не привлекая к себе ничьего внимания. Уносят в могилу мечту о стране всеобщей и обязательной доброты, память о лагерной баланде и стихи давно погибших друзей. И люди, живущие в соседнем доме, даже не подозревают, что рядом вымирают мамонты и динозавры духа. Народу, возводящему стройки коммунизма и стоящему в очереди за сосисками, народу, который с песнями идет на всесоюзные субботники и одобряет на собраниях вторжение советских танков на чужую территорию, не до толстовцев.

И все же я не верю, что все это - стихи и трактаты, сердечная многолетняя дружба единомышленников и их неустанный крестьянский труд, их вера и демократизм - прошли впустую. О том, как личность воздействует на окружающих, о том, что влияние это не исчезает и после смерти, написаны сотни томов. Есть этому феномену мистическое объяснение, есть объяснение материалистическое; есть мнение Герцена и индийских мудрецов трехтысячелетней давности, есть суждение академика-психиатра В. М. Бехтерева и отцов Церкви. Но свое убеждение о том, что духовный подвиг крестьян-толстовцев остается в нашей жизни, что не исчезнет он с приходом новых поколений, я черпаю не у светочей философии и религии, не у Толстого и Сократа, а у полуграмотного партийного антирелигиозника Федора Путинцева. Вот кому я верю! Более чем полвека назад, в дни столетнего толстовского юбилея, ныне давно забытый Путинцев, ненавистник любой веры, кроме веры в светлое коммунистическое будущее, писал на своем пропагандистском волапюке:

"Удельный вес толстовских групп нельзя измерить только количеством членов этих групп. Влияние толстовцев и Толстого неизмеримо больше, чем можно было бы предполагать по количественному составу и росту толстовщины".

Согласимся, что такое признание врага чего-то стоит.

Заключение

ТРИ ВОПРОСА К АВТОРУ ПОД ЗАНАВЕС

В начале 1980 года, когда в качестве стипендиата Института имени Джорджа Кеннана в Вашингтоне я работал над этой книгой, меня несколько раз приглашал в свой кабинет доктор Джеймс Биллингтон, директор Смитсониевского Центра, в состав которого входит и Кеннан-Институт. Знаток русской истории и культуры, автор известного труда "Икона и топор", доктор Биллингтон интересовался, как идет моя работа. Среди вопросов, которые он тогда задавал, особенно запомнились следующие три:

- Почему вы избрали для исследования жизнь такой маленькой общественной группы, как толстовцы; ведь их влияние на советское общество крайне невелико?

- Правильно ли крестьяне-толстовцы понимали своего учителя; действительно ли их жизнь в течение 60 лет советской власти была близка к толстовскому идеалу?

- Документы крестьянского архива, которые вы привезли в США, по всей видимости уникальны и никогда не бывали в обиходе историков; других мы пока не имеем; значит ли это, что ваша книга о толстовцах на сегодня исчерпывает тему полностью?

Частично ответить на это я постарался в тексте книги, но в заключительной главе мне хочется снова вернуться к вопросам доктора Биллингтона, которые кажутся мне важными и принципиальными. Итак, почему я взялся описывать маленький, почти неизвестный советской общественности клан толстовцев?