Русские на Индигирке

а) «корневые» (коренные, то есть старожильческие) русские фамилии — Чихачевы, Киселевы, Струковы, Антоновы, Щелкановы, Голыженские, Рожины, Шкулевы, Шелоховские, Черемкины, Суздаловы;

б) «некорневые» (то есть пришлые), принадлежавшие поздним поселенцам: Скопины, Гуськовы, Каратаевы, Журавлевы, Поневы, Шаховы, Котевщиковы, Шульговатые;

в) «некорневые», принадлежавшие поселенцам из крестьянского сословия: Портнягины;

г) фамилии обрусевших юкагиров и якутов — Варакины, Щербачковы, Новгородовы, Клемовские.

Эти факторы способствовали тому, что, принеся с собой более высокую культуру, русские переселенцы не подвергались ассимилирующему влиянию соседей. Восприняв у них все необходимое для жизни и ведения хозяйства в условиях Севера и героически сопротивляясь полярной стихии, они не утратили своего этнического облика.

Как известно, регулярные плавания на восток от Лены с начала XVIII века прекратились. Иидигирщики оказались в особых условиях существования, лишенные самых важных предметов первой необходимости, оторванные от всего русского. Тем не менее они с удивительным упорством, на протяжении веков любовно хранили и передавали из поколения в поколение лучшие образцы народного поэтического наследия — древние песни, сказки и обряды, давно забытые в других местах России.

Первые сведения об их устном народном творчестве сообщил И. А. Худяков, записавший в 1868 году в Верхоянске от уроженца Русского Устья восемь сказок и две былины.

В 1912 году В. М. Зензинов услышал в Русском Устье вариант песни о Стеньке Разине, который, как это ни удивительно, полностью совпадает с записью А. С. Пушкина:

Во городе то было во Астрахани:

Появился детина, незнакомый человек…

Экспедиция под руководством Т. А. Шуба в 1946 году записала 62 сказки, 11 былин и свыше 100 песен, в том числе много исторических: «Скопин», «Ермак», «Сынок Стеньки Разина», «Милославский» и другие.

Характерной особенностью русскоустьинцев является то, что они до последнего времени с особым старанием хранили памятники русской старины, находя большое духовное удовлетворение в сказывании сказок и исполнении песен. Автору этих строк довелось не раз слушать известных в Русском Устье знатоков народной поэтической традиции Н. Г. Чихачева (Гавриленка), Н. Н. Шкулева (Микушошку) и С. П. Киселева (Хупая).

На память приходят картины, навеянные далеким детством. Зима. Полярная ночь. За степами избушки воет пурга. Ярко горит камелек. Звучит напевная русская речь. Все мы, и взрослые и дети, с замиранием сердца слушаем сказочника о далекой прародине, недосягаемой «мудрой» Руси: «…и призывает царь князей, бояр, думных сенаторов, приближенных министров. Придумайте, говорит, пригадайте, присоветуйте — как достать в Вавилонском городе, где Вавилонские змеи, скипетр и венец…» или «…и не было у них детей, и стали они бога просить, молебен служить, приклады прикладывать: «Дай нам, боже, не то сына, не то дочь, при младости — на утеху, при старости — на замену, при смертном часе — на помин души…»

Вспоминаются песни, которые певали деды. Вот две из них:

* * *

Туча с громом прогремела,

Три дня ровно дождик лил,

К нам приехал гость нежданный,

Знаменитый господин.

Он, родимый, пред полками

Сизым соколом летал,

Сам ружьем солдатским правил,

Сам он пушку заряжал.

Тут одна злодейка-пуля

В шляпу царскую впилась.

Знать, убить его хотела,

Да на землю улеглась.

Видно, шведы промахнулись,

Император усидел,

Шляпу снял, перекрестился,

Снова в битву полетел.

* * *

Стихни ты, ветер, с полуночи,

С подвосточной дальней стороны.

Ты разбрызгай, крупен дожик,

Промочи ты грязь земли.

Гробова доска, откройся,

Ты восстань, родная мать,

Со мной ты реченьку промолви —

Свой прекрасный разговор.

Знанием старины гордились, считая это признаком образованности. Вот что рассказывал мне в 1947 году известный знаток старины С. П. Киселев: «Ты, брат, наверно, знаешь, что на заимке Домнино похоронен русский солдат… Давно это было. Шла война. Пришел указ послать на войну солдат. Жребий пал на трех братьев Голыженских. Всех троих отправили в рекруты. Старший брат был женат. Прошло несколько лет, от солдат нет вестей. Ждали-ждали и ждать перестали. Женщина вторично вышла замуж.

…Однажды летом все мужики ушли по гуси. Видят бабы: сверху лодка едет, подъезжает к берегу и выходит из нее человек по-городскому одетый — в сапогах, в картузе и медаль на груди.

Увидала его жена — в ноги к нему упала. Это был старший Голыженский. Поднял он жену и сказал: «Я прощаю тебя. Ведь я сам не чаял живым остаться». И приезжий рассказал, что младший брат рекрутчины не выдержал и его шомполами запороли. А средний брат до того выслужился, что его «сами люди обувают, сами люди одевают, без доклада к нему не заходят».

И привез солдат царскую грамоту, золотыми буквами писанную: из рода Голыженских за их усердную службу больше никого в солдаты не брать. Мой отец эту грамоту своими глазами видал».