Русские на Мариенплац

Стоны, смех, всхлипывания вползали через приоткрытые люки и заполняли танковое чрево душной нервной похотью.

– Нам бы ее сюда, да?.. – шумно дыша, прошептал Нартай.

– Неплохо бы. Я уже черт-те сколько на просушке…

– А я… Не будешь смеяться?

– Нет, что ты.

– А я вообще так ни разу и не… То есть, один раз было, но не получилось.

– Жаль, – серьезно сказал Эдик, и ему почему-то вспомнилась не Юлька, с которой у него было все, а та кельнерша с Мариенплац, с которой у него не было ничего. – Жаль… Это прекрасная сторона жизни, Нартайчик.

– Фу, черт!.. Я даже вспотел весь, – признался Нартай и приподнялся из своего кресла. – Иди сюда скорей! Погляди, погляди в мой прибор… Что делают, что делают!.. Ну, чистая порнуха!!!

Эдик спустился в водительское отделение и прильнул к налобнику прибора ночного видения. И увидел в искрящемся серо-зеленом экране, что девица лежит на капоте старого «фолькса», широко раскинув ноги, а парень стоит на земле со стороны переднего бампера и, хрипло рыча, доказывает девице все, на что он способен. От наслаждения девица стонет и мотает головой из стороны в сторону…

К счастью, это был последний, завершающий акт их ночной прогулки, и они вскоре уехали.

Отдуваясь от пережитого, Нартай завел двигатель и танк въехал на мост. Эдик вернулся в башню на место заряжающего.

Чтобы как-то скрыть смущение, Нартай нервно хихикнул:

– Надо было врубить громкую связь, да как гаркнуть на них! У него, наверное, месяца два потом не стоял бы…

– Да, кстати, – сказал Эдик. – Я помню по Афгану, что у наших танков никакой громкой связи не было. А теперь это на всех танках?

– Как же, «на всех»!.. – тщеславно рассмеялся Нартай. – Мне эту громкую связь за две бутылки водки наши радисты заделали, а когда генерал узнал, то всем своим шавкам сказал: «У вас есть еще такой второй Сапаргалиев? Нет? Вот и оставьте его в покое!!..» Ну, я под это дело еще и дистанционные электропуски пулеметов провел – уже бесплатно. Где ты слышал, чтоб танковый механик-водитель мог на ходу стрелять из пулеметов? А я могу! Ты сам видел… Не очень-то прицельно, но могу. Но знаешь, Эдик, в чем наше с тобой спасение? В том, что я будто бы знал, что ты меня украдешь!

– Ну, ты даешь, Нартай!.. Я этого сам не знал.

– Точно, точно, Эдик… Ведь как крепится танк на платформе? С внешней стороны, спереди и сзади – клиновидные стопора под гусеницы, а с внутренней – распоры между ведущими колесами. И тут ты хоть усрись со своим двигателем, хоть дотла его сожги, а танк с места даже не сдвинется!.. А я еще при погрузке на всякий случай эти распоры кувалдой вышиб, чтоб не терять власть над машиной. Словно знал, что мне за Советской властью придется в Мюнхен ехать!

Через некоторое время Нартай выкатился на какую-то совершенно пустынную проселочную дорогу, воткнул пятую передачу, включил мощную фару и откинул свой верхний люк.

Теперь он мог не пользоваться прибором ночного видения и в свете прожектора, безжалостно рассекающего темноту германской ночи, обдуваемый притоком прохладного воздуха, врывающегося в танк через открытый люк, без передышки гнал свою машину вперед почти с максимальной скоростью – километров пятьдесят в час.

Казалось, что выносливости этого маленького и тщедушного человечка в шлемофоне в уже испачканном детском тренировочном костюме и кроссовках не было предела!

Эдика нещадно мотало по всему боевому отделению башни. Изнуряющая волна тошноты неумолимо поднималась к горлу, он судорожно цеплялся за какие-то кронштейны и выступы и молился, чтобы Нартай хоть немного сбросил скорость…

– Куда ты гонишь?! Куда ты так гонишь, чертова кукла?!. – наконец простонал Эдик в ларингофоны.

– Ладно, заткнись! – зло ответил ему Нартай. – Тебе этого не понять!.. Ты слинял из своего дома – тебе торопиться некуда. А я линять не собираюсь! Меня, знаешь, сколько людей в Алма-Ате ждут?

В пять часов сорок пять минут утра, когда в танковых баках не осталось и капли горючего, Нартай выключил двигатель в семнадцати километрах от столицы Баварии – Мюнхена, у проволочного ограждения дальней стороны огромного оленьего загона, в трехстах метрах от «Китцингер-хофа»…

– Здесь? – сиплым от усталости голосом спросил Нартай и стащил с мокрой головы шлемофон.

– Да, – ответил ему Эдик.

Еле живые они вылезли из танка. Ноги не держали, руки одеревенели. Потрескивание остывающего двигателя в утренней хуторской тишине казалось неестественно громким.

Стайка китцингеровских оленей увидела Эдика и наперегонки бросилась к нему. Тянулись влажными бархатистыми мордочками через проволочное ограждение к Эдику. От Нартая пугливо отскакивали в сторону и снова тянулись к Эдику.

– Узнали тебя, что ли? – спросил Нартай.

– Я же кормлю их.

– Какие маленькие!.. Я думал, олени – большие.

– Это порода такая.

– Как я, – криво усмехнулся Нартай.

Эдик обнял Нартая за плечи, на мгновение притянул его к себе, но ничего не сказал.

Подошел вплотную к ограждению загона и погладил по морде самого маленького олененка, который бесстрашно тыкался носом в его ладони.