Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Здесь же на аэродроме в Сарабузах закончил свой путь уполномоченный контрразведки в нашем полку, старший лейтенант Лобощук. Он, которого не любили в полку, был приличной дрянью. Как-то раз мне даже пришлось прогнать его из летной столовой, куда он повадился захаживать, поедая летную норму под предлогом ее проверки на предмет отравления неприятелем. Ел Лобощук много, и было несколько случаев, когда после его «проверок» летчикам не хватало отбивных. Любимым занятием Лобощука было бесконечное канюченье водки, в частности, из трехлитровой банки, хранившейся как «НЗ» в комнате, где мы жили с командиром. Нам это надоело, но наливали Лобощуку понемногу. Он выпьет стакан и еще просит. Его опасались и старались не портить отношения во избежание пакостей. Лобощук не раз заявлял, что особисты — главная сила в стране, которая может расправиться с любым: ведь их начальник — Берия — правая рука Сталина. Имя, отчество Берии, «Лаврентий Павлович», все особисты произносили с каким-то мистическим восторгом и таинственным придыханием. И тем не менее, даже Лобощук не заслуживал той ужасной смерти, которой он умер.

Мы еще летали на мыс Херсонес, где немцы упорно сопротивлялись. Именно в ту сторону шла танковая колонна, остановившаяся на отдых возле нашего аэродрома, видимо рассчитав, что, в случае налета немецкой авиации, летчики прикроют. Заведующий столовой батальона аэродромного обслуживания, человек необыкновенно похожий на бывшего премьер-министра СССР Павлова, оказавшегося узником тюрьмы «Матросская тишина», любил выпить не меньше нашего бывшего премьера, который не мог воздержаться от хорошей дозы даже в момент, когда собирался брать власть. Так вот, заведующий столовой сразу же раздобыл у танкистов жидкость этилен-гликоль, американцы присылали ее запаянной в банках, которая использовалась для заливки в амортизаторы. Это был очень коварный напиток, красивого розового цвета, прекрасно пахнувший и явственно отдающий спиртом. Да вот беда, этот спирт был древесным — этиловым. Пьяница пьяницу знает. И потому заведующий столовой пригласил трех своих шоферов и Лобощука, которого считал своим покровителем. Ребята нарезали сало, американской колбасы в жестянке и хорошо выпили на ночь. Весь день суета, связанная с бесконечными боевыми вылетами, мешала этому. Лобошук выпил три стакана. Ночью заведующий первым почувствовал плохие симптомы и принялся рвать и пить воду, потом повторяя всю процедуру сначала, и этим самым спас себя, хотя и был главным виновником трагедии. Утром ко мне прибежала медсестра из батальона и сообщила, что наш офицер, уполномоченный СМЕРШа, умирает в батальонной медсанчасти, которую устроили в деревянной казарме, построенной немцами.

Лобощук умирал страшной смертью: он корчился, стонал и переворачивался, прося помощи, широко открывая рот, и глотая воздух, показывая плохие зубы. Глаза его закатывались под лоб. Самым ужасным было, что он оставался в сознании и, видимо, от природы сильное сердце, бешено колотилось. Врачи вскрыли ему вены на руках на обратной стороне локтя и большими шприцами вводили в вены соляный раствор, которым пытались разжижить кровь Лобощука, превращающуюся в густую пасту под воздействием всосавшегося в нее этилового спирта. Когда какое-то количество этой крови выдавили из вены, то она напоминала томатную пасту из тюбика. «Пантелееич…», — невнятно простонал Лобощук, и глазами подал мне знак, что-то вроде: «Видишь, как бывает в жизни». Потом Лобощук говорил что-то еще, но ни одного слова понять было нельзя. Чем я мог ему помочь?

Врачи сказали, что через несколько минут сердце не выдержит нагрузки и остановится. В тяжелом настроении вышел я из санчасти, где на койках лежали собутыльники Лобощука: один шофер уже умер, а двое других находились при смерти. Как обычно, пострадали приглашенные. Так же бывало и на войне. Ведь затевал ее кто-то другой, а расхлебывать с обеих сторон приходилось нам, приглашенным.

Мы похоронили Лобощука и трех шоферов недалеко от шоссейной дороги на маленьком кладбище и направили письмо в Ростов его жене, простой женщине, оставшейся с двумя детьми. На небольшой могилке Лобощука поставили красную пирамидку и наши летчики, каждый день игравшие со смертью и потому научившиеся относиться к ней с элементами юмора, приклеили пониже таблички, на которой было указано, что старший лейтенант Лобощук погиб при исполнении служебных обязанностей, записку следующего содержания: «Прощай боевой товарищ. Покойный водочку любил. Пусть земля будет тебе пухом».

Этиловый спирт опустошал наши ряды едва ли не хуже немецких пуль и осколков. Под Сталинградом, в 1942-ом году командиру соседней истребительно-авиационной дивизии полковнику Коновалову, начальнику штаба и начальнику политотдела, на квартиру ординарец принес графин, как сказал, с водкой, а вскоре все трое умерли от отравления этиловым спиртом.