Русские народные сказки

Он погнал кобылиц в поле, они тотчас задрали хвосты, скрылись с глаз и забежали в сине море — стоят в воде по шею. Иван-царевич сел на камень, заплакал и уснул. Солнышко за лес село, прилетела пчелка и говорит: «Вставай, царевич! Кобылицы все собраны; да как воротишься домой, Бабе Яге на глаза не показывайся, пойди в конюшню и спрячься за яслями. Там есть паршивый жеребенок — в навозе валяется; ты возьми его и в глухую полночь уходи из дому!»

Иван-царевич встал, пробрался в конюшню и улегся за яслями, а Баба Яга и шумит и кричит на своих кобылиц: «Зачем воротились?» — «Как же нам было не воротиться? Налетело пчел видимо-невидимо со всего света и давай нас со всех сторон жалить до крови!»

Баба Яга заснула, а в самую полночь Иван-царевич взял у нее паршивого жеребенка, оседлал его, сел и поскакал к огненной реке. Доехал до той реки, махнул три раза платком в правую сторону — и вдруг, откуда ни взялся, повис через реку высокий, славный мост. Царевич переехал по мосту и махнул платком на левую сторону только два раза — остался через реку мост тоненький-тоненький…

Поутру пробудилась Баба Яга — паршивого жеребенка видом не видать! Бросилась в погоню; во весь дух в железной ступе скачет, пестом погоняет, помелом след заметает! Прискакала к огненной реке, взглянула на мост и думает: «Хорош мост!» Поехала по мосту, только добралась до середины — мост обломился, и Баба Яга чубарах в реку… Тут ей и лютая смерть приключилась!

А Иван-царевич откормил жеребенка в зеленых лугах — превратился паршивый жеребенок в чу́дного коня! И вот приезжает царевич к Марье Моревне; она выбежала, бросилась к нему на шею: «Как тебя бог воскресил?» — «Так и так, — говорит. — Поедем со мной!» — «Боюсь, Иван-царевич! Если Кощей догонит, быть тебе опять изрубленному!» — «Нет, не догонит! Теперь у меня славный богатырский конь, словно птица летит!» Сели они на коня и поехали.

Кощей Бессмертный домой возвращается, под ним конь спотыкается. «Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?» — «Иван-царевич приезжал, Марью Моревну увез!» — «А можно ли их догнать?» — «Кто знает! Теперь у Ивана-царевича конь богатырский получше меня!» — «Нет, не утерплю, — говорит Кощей Бессмертный, — поеду в погоню!»

Долго ли, коротко ли — нагнал он Ивана-царевича, соскочил наземь и хотел было разрубить его острой саблею, но в ту пору конь Ивана-царевича ударил со всего размаху копытом Кощея Бессмертного и размозжил ему голову, а царевич доконал его палицей… После того собрал царевич груду дров, развел огонь и спалил Кощея Бессмертного на костре, а пепел его пустил по ветру.

Марья Моревна села на коня Кощея, а Иван-царевич на своего, и поехали они в гости сперва к ворону, потом к орлу, а там и к соколу. Куда ни приедут, всюду встречают их с радостью: «Ах, Иван-царевич, а уж мы не чаяли тебя увидеть! Ну, да недаром же ты хлопотал: такой красавицы, как Марья Моревна, во всем свете поискать — другой не найти!»

Погостили они, попировали и поехали в свое царство; приехали и стали жить-поживать, добра наживать да медок попивать.

30. Елена Премудрая

В стародревние годы в некоем царстве, не в нашем государстве, случилось одному солдату у каменной башни на часах стоять; башня была на замок заперта и печатью запечатана, а дело-то было ночью. Ровно в двенадцать часов слышится солдату, что кто-то говорит из этой башни: «Эй, служивый[52]!» Солдат спрашивает: «Кто меня кличет?» — «Это я — нечистый дух, — отзывается голос из-за железной решетки, — тридцать лет как сижу здесь, не пивши, не евши!» — «Что ж тебе надо?» — «Выпусти меня на волю; как будешь в нужде, я тебе сам пригожусь; только помяни меня — и я в ту же минуту явлюсь к тебе на выручку!»

Солдат тотчас сорвал печать, разломал замок и отворил двери — нечистый вылетел из башни, взвился вверх и сгинул быстрей молнии. «Ну, — думает солдат, — вся моя служба ни за грош пропала! Теперь засадят меня под арест, отдадут под военный суд и, чего доброго, заставят сквозь строй прогуляться; уж лучше убегу, пока время есть». Бросил ружье и ранец на землю и пошел куда глаза глядят.

Шел он день, и другой, и третий; разобрал его голод, а есть и пить нечего; сел на дороге, заплакал горькими слезами и раздумался: «Ну, не глуп ли я? Служил у царя десять лет, всегда был сыт и доволен, каждый день по три фунта[53] хлеба получал, так вот нет же! Убежал на волю, чтобы помереть голодною смертию. Эх, дух нечистый, всему ты виною!»