Русские народные сказки и былины

Приказал старик нарядиться средней дочери. Средняя дочь старика не ослушалась, приоделась-нарядилась, вышла на крылечко. Месяц увидел и утащил её.

Дошёл черёд до меньшой дочери. Говорит ей старик:

— Нарядись хорошенько да ступай на крылечко!

И меньшая дочь старика не ослушалась, приоделась-нарядилась и пошла на крылечко. Только что за порог ступила, а Ворон Воронович тут как тут, подхватил её и унёс в своё царство.

Скучно старику, говорит сам с собою:

— Не пойти ли к зятьям в гости?

Пошёл к Солнышку. Шёл-шёл, шёл-шёл… насилу пришёл.

— Здравствуй, старик! Чем тебя потчевать? — молвило Солнышко и приказало жене, чтоб настряпала оладьев.

Вот, когда тесто поспело, Солнышко уселось посреди полу. Жена поставила на него сковороду, и оладьи живо поджарились. Накормили старика и отпустили домой.

Пришёл старик к старухе, приказывает ей стряпать оладьи. Она было печь топить, а он говорит:

— Не надо!

Уселся на пол и велит ставить на себя сковородку с оладьями.

— Что ты! Али с ума спятил? — ворчит старуха.

— Ничего, — говорит, — ставь, испекутся.

Она поставила. Сколько оладьи ни стояли, ничего не испеклись, только прокисли.

Немного погодя отправился старик в гости к другому зятю — к Месяцу. Шёл-шёл и пришёл к нему ночью.

Месяц спрашивает:

— Чем тебя, старик, потчевать?

— Не заботься, — отвечает старик, — я ничего не хочу.

Месяц истопил про него баню. Старик говорит:

— Чай, в бане темнёхонько?

А Месяц:

— Не бойся, светло будет!

Пошёл старик париться. Месяц выискал в дверях щёлку, просунул в неё свой пальчик и пальчиком осветил всю баню. Выпарился старик, погостил у Месяца и пустился в обратный путь. Пришёл домой, дождался ночи и велит топить баню. Старуха истопила, а он и посылает её париться.

— Не пойду, — говорит старуха, — в бане темно, хоть глаз выколи!

— Ступай, светло будет!

Пошла старуха, а старик помнит, как светил ему Месяц, и сам туда же: взял топор, прорубил в бане дыру и сунул в неё свой палец. Только свету не прибыло. Старуха знай кричит ему: «Темно!»

В третий раз старик пошёл к Ворону Вороновичу.

— Чем тебя потчевать? — спрашивает Ворон Воронович.

— Не заботься, — говорит старик, — я ничего не хочу.

— Ну, полезай ко мне спать на седала[15].

Старик подставил лестницу и полез к Ворону. Ворон Воронович посадил его под своё крыло. Старик задремал — да с насеста упал.

Морозко

Живало-бывало — жил дед, да с другой женой. У деда была дочка, и у бабы была дочка.

Все знают, как за мачехой жить: перевернёшься — бита и не довернёшься — бита. А родная дочь что ни сделает — за всё гладят по головке: умница.

Падчерица и скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела — ещё до свету… Ничем старухе не угодишь — всё не так, всё худо.

Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится — не скоро уймётся. Вот мачеха и придумала падчерицу со свету сжить.

— Вези, вези её, старик, — говорит мужу, — куда хочешь, чтобы мои глаза её не видали. Вези её в лес, на трескучий мороз.

Старик затужил, заплакал, однако делать нечего — бабы не переспоришь. Запряг лошадь:

— Садись, милая дочь, в сани.

Повёз бездомную в лес, свалил в сугроб под большую ель и уехал.

Девушка сидит под елью, дрожит, озноб её пробирает. Вдруг слышит — невдалеке Морозко по ёлкам потрескивает, с ёлки на ёлку поскакивает, пощёлкивает. Очутился на той ели, под которой девица сидит, и сверху её спрашивает:

— Тепло ли тебе, девица?

— Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.

Морозко стал ниже спускаться, сильнее потрескивает, пощёлкивает:

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

Она чуть дух переводит:

— Тепло, Морозушка, тепло, батюшка.

Морозко ещё ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защёлкал:

— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?

Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит:

— Ой, тепло, голубчик Морозушко!

Тут Морозко сжалился над девицей, окутал её тёплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами.

А мачеха по ней уж поминки справляет, печёт блины и кричит мужу:

— Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить.

Поехал старик в лес, доезжает до того места — под большою елью сидит его дочь, весёлая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте, в серебре, а около — короб с богатыми подарками.

Старик обрадовался, положил всё добро в сани, посадил дочь, повёз домой.

А дома старуха печёт блины, а собачка под столом:

— Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.

Старуха бросит ей блин:

— Не так тявкаешь! Говори: «Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут…»

Собака съест блин и опять:

— Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.

Старуха и блины ей кидала, и била её, а собачка — всё своё…

Вдруг заскрипели ворота, отворилась дверь, в избу идёт падчерица — в злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжёлый. Старуха глянула — и руки врозь…

— Запрягай, старый хрыч, другую лошадь. Вези, вези мою дочь в лес да посади на то же место…

Старик посадил старухину дочь в сани, повёз её в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.