Идет медведь между елками, бредет медведь между березками, в овражки спускается, на пригорки поднимается. Шел-шел, устал и говорит:
А Машенька из короба:
— Ишь какая глазастая, — говорит медведь, — все видит!
Поднял он короб и пошел дальше. Шел-шел, шел-шел, остановился, сел и говорит:
А Машенька из короба опять:
Удивился медведь:
— Вот какая хитрая! Высоко сидит, далеко глядит! — Встал и пошел скорее.
Пришел в деревню, нашел дом, где дедушка с бабушкой жили, и давай изо всех сил стучать в ворота:
— Тук-тук-тук! Отпирайте, открывайте! Я вам от Машеньки гостинцев принес.
А собаки почуяли медведя и бросились на него. Со всех дворов бегут, лают.
Испугался медведь, поставил короб у ворот и пустился в лес без оглядки.
Вышли тут дедушка да бабушка к воротам. Видят — короб стоит.
— Что это в коробе? — говорит бабушка.
А дедушка поднял крышку, смотрит — и глазам своим не верит: в коробе Машенька сидит, живехонька и здоровехонька.
Обрадовались дедушка да бабушка. Стали Машеньку обнимать, целовать, умницей называть.
Петушок — золотой гребешок
и жерновцы
— Старик! Надобно пол-то прорубить. Пускай дуб растет выше. Как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать.
Старик прорубил пол. Деревцо росло-росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял: деревцо все растет да растет и доросло до самого неба.
Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб. Лез-лез… и взобрался на небо. Ходил-ходил по небу, увидал: сидит кочеток — золотой гребешок, а возле него стоят жерновцы. Старик долго не думал, захватил с собой и кочетка и жерновцы и спустился в избу. Спустился и говорит старухе:
— Как нам быть, что нам есть?
— Постой, — молвила старуха, — я попробую жерновцы.
Взяла жерновцы и стала молоть: ан блин да пирог, блин да пирог, что ни повернет — все блин да пирог! И накормила старика.
Ехал мимо какой-то боярин и заехал к старику со старушкой в хату.
— Нет ли, — спрашивает, — чего-нибудь поесть?
Старуха говорит:
— Чего тебе, родимый, дать — разве блинков?
Взяла жерновцы и намолола: нападали блинки да пирожки.
Боярин поел и говорит:
— Продай мне, бабушка, твои жерновцы.
— Нет, — отвечает старуха, — продавать нельзя.
Он позавидовал чужому добру и украл у ней жерновцы. Как увидали старик со старухою, что украдены жерновцы, стали горевать.
— Постой, — говорит кочеток — золотой гребешок, — я полечу, догоню!
Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит:
— Кукареку! Боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые!
Как услыхал боярин, сейчас приказывает:
— Эй, малый! Возьми брось его в воду.
Поймали кочетка, бросили в колодец. Он и стал приговаривать:
— Носик, носик, пей воду! Ротик, ротик, пей воду… — и вытянул весь колодец.
Выпил воду и полетел к боярским хоромам. Уселся на балкон и опять кричит:
— Кукареку, боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые! Боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые!
Боярин велел повару бросить его в горячую печь. Поймали кочетка, бросили в горячую печь — прямо в огонь. Он и стал приговаривать:
— Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду…
И залил весь жар в печи. Вспорхнул, влетел в боярские палаты и опять кричит:
— Кукареку! Боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые! Боярин, боярин! Отдай наши жерновцы, золотые, голубые!
В то же самое время боярин гостей принимал. Гости услыхали, что кричит кочеток, и тотчас же побежали вон из дому. Хозяин бросился догонять их, а кочеток — золотой гребешок подхватил жерновцы и улетел с ними к старику и старухе.
Как старуха нашла лапоть
— Пустите меня ночевать!
— Ну, ночуй — ночлега с собой не носят.
— А куда бы мне лапоть положить?
— Клади под лавку.
— Нет, мой лапоть привык в курятнике спать. И положила лапоть с курами.
Утром встала и говорит:
— Где-то моя курочка?
— Что ты, старуха, — говорит ей мужик, — ведь у тебя лапоть был!
— Нет, у меня курочка была! А не хотите отдать, пойду по судам, засужу!
Ну, мужик и отдал ей курочку.
Старуха пошла дальше. Шла, шла — опять вечер. Приходит в деревню и просится:
— Пустите меня ночевать!
— Ночуй, ночуй — ночлега с собой не носят.
— А куда бы мне курочку положить?