Русские не придут (сборник)

Здесь, после дневника Л-ова, я могу дописать то, что включать в предисловие не следовало – было бы совсем непонятно. Да и время для публикации, я считаю, теперь уже пришло, так что пора всё объяснить.

Итак, во-первых, о том, почему в дневнике, который планировалось сжечь, полные имена всех упомянутых персонажей скрыты. В оригинале они, конечно, были написаны полностью – именно потому, что тетрадь автор собирался сжечь. Однако, готовя текст к публикации, я все фамилии заменил сокращениями: возможно, живы потомки тех, кто был упомянут, и, прочитав, они могли бы узнать много неприятного о своих дедах или прадедах. Таким образом, я бы нарушил волю покойного автора, сделал бы подлость, в которой его обвинить никак нельзя. Не говорю уж о его собственной фамилии, которую невозможно назвать по абсолютно понятной причине – не нам его судить.

Во-вторых, два слова о том, в чем некоторые читатели, возможно, не разобрались, и это их право. Они не обязаны анализировать намеки и умолчания текста, а мне, если уж взялся за публикацию, положено. Итак – о преступлении автора, в котором он бесконечно раскаивается, из-за которого мучается, казнит себя и в конце концов явно впадает в тяжелейшую, с патологическими проявлениями, депрессию. Для тех, кто, боюсь, не очень внимательно читал, а потому не разгадал, что скрыто в наивных пропусках и недомолвках, вот объяснение: Л-ов, сначала ради решения деловой проблемы вступивший в переговоры с молодым революционером из «романтиков», потом, озлившись на нечистых на руку сослуживцев, стал обыкновенным наводчиком большевистских бандитов. В благодарность за это на его счет в каком-то из европейских банков известным Парвусом (или по указанию Парвуса) была положена часть от экспроприированных сумм. Таким образом, он не только лишил собственности своих коллег (их мошенничество и предательство по отношению к нему – другая тема), но и упростил снабжение большевиков деньгами накануне выступления 6 июля.

В-третьих… Вот в этом «в-третьих» содержится самое странное, что я нашел в старой тетради.

Впервые прочитав дневник, я обнаружил, что тетрадь заполнена мелким ровным почерком всегда аккуратного человека немного меньше чем до половины. После страниц, исписанных старинными, фиолетовыми с золотистым отблеском, чернилами, шли страницы пустые… И только закончив переводить текст в современную орфографию, сочинив предисловие, выключив компьютер и автоматически, без всякой цели, просто радуясь освобождению, пролистав тетрадь веером, я нашел в ней нечто не менее, а то и более интересное, чем уже переписанный документ.

Из распушившихся страниц вылетел вдвое сложенный листок такого же формата, что тетрадь, но вырванный явно не из нее – в голубоватую мелкую клетку, а тетрадные гладкие. С трудом развернув слежавшуюся бумагу, я прочитал переписанное тем же почерком и теми же чернилами стихотворение.

Привожу его: Сумрачен путь, неразборчивы дали, Тяжек бессмысленный шаг. Господи, смилуйся, все мы устали, Крепок один только Враг. Пред искушением не устояли Слабые души людей. Сумрачен путь, неразборчивы дали, Ветер все злее и злей. Кто мы? Кто нами владеет и правит, Где наш рассыплется прах? Нас подгоняет, и душит, и давит Подлый, бессовестный страх.

Равно страшимся мы смерти и жизни,
Бога и злобы людской.
Равно и миру чужды, и отчизне,
Скованы горькой тоской.
Нам ни спасенья, ни гибели нету,
Жалобы наши смешны…
Время придет, призовут нас к ответу,
Сбудутся страшные сны.