Русские ночи

Виктор. Уж если пошло на цитаты, то я напомню о весьма глубокой мысли, ныне опростонародившейся: toutes les verites не sont pas bonnes a dire - я не знаю, как перевести это по-русски; переводят: не всякая правда кстати, но это не то...

Фауст. К счастию, не то! наш девственный язык не позволил растлить себя этой развращенною нелепостию; {[*** Фауст в своем увлечении забывает, что наш язык принял же в себя выражения: законная взятка, честный доходец, забывает и всю терминологию крепостного права.]} он не дал места ее общему, безусловному смыслу, - наш язык, насильно приняв иноземную гостью, стеснил ее в случайность: некстати - не в пору, - и бережно сохранил свое самобытное, врожденное, глубокое, хотя и простое слово: "хлеб-соль ешь, а правду режь". На эту пословицу можно написать целый курс нравственности, которая, разумеется, не войдет в бентамовы рамки; в них место только первой, хлебной половине нашего честного присловья. - Так вот до чего вы дошли, господа эмпирики, господа фактисты, люди положительные! вы спрятали слово ложь под словом приличие, как ребенок голову в подушки, и думаете, что вас не видно! что в слове, когда смысл его уничижает, пугает душу человека? где же ваша любовь к очевидности, к ясности, к фактам, к цифрам? эта любовь только до некоторой степени, - а там - да здравствует ложь! - о! вы правы! спрячьте вашу ложь, закройте ее, закрасьте, замажьте ее, - потому что если кто вам покажет ее лицом к лицу, то вы возненавидите себя за ваше безобразие...

Виктор. Все, что ты говоришь, очень справедливо в некотором смысле...

Фауст. В некотором смысле! еще платьице на ложь! рядите, рядите, господа, вашу воспитанницу, или воспитательницу...

Виктор. Да как ни называй, ложь, приличие, дух времени - все равно; дело в том, что при пособии этого снадобья Запад вышел из мрака средних веков, возвысился до той степени, где мы его видим теперь; сделался рассадником изобретений, искусств, наук... главное - цель, а не средства...

Фауст. По крайней мере ты соглашаешься, что рассадник завелся при пособии синкретического снадобья, чтобы сказать благоприличнее, - добрый знак! - Цель достигнута, ты говоришь?

Виктор. Достигается...

Фауст. Посмотрим же, чего достигли, - древо по плоду познается. Повторяю, мысли моих покойных друзей о Западе преувеличены, - но... прислушайся к самим западным писателям, приглядись к западным фактам, - не к одному, но ко всем без исключения; прислушайся к крикам отчаяния, которые раздаются в современной литературе...

Виктор. Это ничего не доказывает; как можно ссылаться на показания самых болтливых людей в человеческом роде, на литераторов? им, известно, нужно одно: произвести эффект чем бы то ни было - правдой или неправдой...

Фауст. Так! но нельзя отрицать, что в произведениях литературных, особенно в романе, отражается если не жизнь общественная, то по крайней мере состояние духа пишущих людей, хотя и болтливых, как ты говоришь, но все-таки составляющих цвет общества.

Вячеслав. О! без сомнения, - что ни говори, печать - дело великое, это оселок и весьма верный! Сколько людей считались умными в свете, даже гениями, - казалось, они проглотили всю земную мудрость, - но их личина спадала при первых строках, ими напечатанных; нежданно открывалось, что предполагаемые глубокие мысли не что иное, как пара ребяческих фраз, остроумие - натянутый набор слов, ученость - ниже гимназического курса, а логика - хаос...