Русские патриархи 1589–1700 гг

С большим трудом удалось Иоакиму добиться отпуска от деспотичного владыки, слезно умолив его разрешить удалиться в свое «обещание». Однако дальше Москвы инок не уехал. Известный царский любимец и поборник схоластического образования окольничий Федор Михайлович Ртищев с распростертыми объятиями принял Иоакима в своем новопостроенном московском Андреевском монастыре. Там, близ Воробьевых гор, Ртищевым было собрано небольшое ученое братство из украинских монастырей (в том числе Межигорского) с благочестивой целью преподавания в монастырской школе и перевода греческих книг на церковнославянский.

Ртищев, судя по рассказу Игнатия Римского–Корсакова, был уверен, что Иоаким, подобно другим приглашенным в Андреевский монастырь братьям, знаком с грамматикой славянской и греческой, риторикой и философией. Иоаким же был знаком с монастырским послушанием, излюбленным отцом Ртищева Михаилом (отошедшим от дел царедворцем, жившим в Новоспасском монастыре). Вскоре Иоаким перебрался туда на должность келаря. Со времени поступления в родовой монастырь Романовых начался политический этап церковной карьеры будущего патриарха. Он, однако, предпочитал вспоминать другие эпизоды своей жизни, вернее сказать — исполненного благочестивыми подвигами жития [271].

Житие и подвиги Новоспасского келаря

Придя жить в знаменитый московский монастырь, изумился Иоаким небрежением монахов в быту. Особенно потрясли рачительного хозяина скатерти на столах в общей трапезной: все в пятнах от пролитых варений и питии, не снимались они вовсе для просушки и лежали, прилипнув, многое время до почернения. Монастырские служители только веничками их после трапезы обмахивали, сметая крошки в чаши (оставлять крошки на столе считалось греховным). Редко когда черные скатерти с трудом отдирались от столов и на смену им стелились белые, которые вновь оставлялись чернеть.

Новый келарь приказал стелить на столы чистые скатерти, а после каждой трапезы снимать их и просушивать. В деле наведения чистоты он зашел так далеко, что «повеле же на скатертях и тарелкам быти. И тако бысть зело благочестно и братии радостно», — пишет автор Жития. Но подобные гигиенические меры, как явствует из дальнейшего повествования, навлекли на келаря подозрения и порицания. Дело в том, что за столами ели одни монастырские служители.

Наведя чистоту в трапезной, покусился Иоаким на обычай братии кушать и пить отдельно, по своим кельям, не общежительно. Утверждение общежительного устава в русских монастырях со времен Сергия Радонежского шло плохо. Добиваясь, чтобы никто, кроме «великой нужды», не трапезовал в кельях, но принимал пищу открыто, вместе с монастырскими слугами, келарь задел самого архимандрита Прохора.

Взятый на высокий пост из Казани, вспоминал Иоаким, сей нерачительный хозяин за глаза выказывал келарю «многую ненависть», укорял его и бесчестил, не смея, впрочем, высказать свое недовольство открыто. Лишь раз, когда Иоаким явился к архимандриту по «некому потребному делу монастырскому», Прохор не пустил его в келью, веля дожидаться «мног час» на крыльце и надеясь, что гость поймет: не время им сейчас видеться. Так келарь и ушел.

Патриарх Иоаким лет двадцать спустя рассказал об этом случае архимандриту Игнатию из знаменитой дворянской фамилии Римских–Корсаковых. Выдающийся публицист был потрясен терпением Иоакима и, описывая этот подвиг смирения в Житии, отметил, что келарь не напомнил архимандриту о своей обиде, но лишь молил %>га, да примирит его с Прохором! В еще большей мере признаки святости Иоакима проявились в столкновении с монастырскими бесчинниками и пьяницами.

Те с гневными воплями явились к келье келаря, виня его за то, что старец–хлебодар дает им ломти хлеба малые: «Не можем тем насытиться!» Видел терпеливый Иоаким, что супостат–дьявол возмущает безумие братии, и, желая излечить нетерпение их, велел войти в его келью двоим смутьянам: Авраамию Телному и Савватию Волку. Вступили сии в обитель терпеливого келаря и стали перед оконцами. Иоаким дал каждому по обычной укруте хлеба, что казались им малыми: «Съешьте их здесь передо мной!»

Послушнику своему Феодосию велел налить гостям по ставчику кваса — да с удобством насытятся, — только чтобы хлеб съели без остатка. Гости, однако, насытились половиной своих краюх, другую же не могли съесть, несмотря на долготерпеливое понуждение Иоакима. В страхе завопили смутники своим оставшимся в сенях товарищам, что хочет их келарь тем принуждением — через силу есть — уморить…

Смутьяны бежали от его кельи посрамленными и более на старца–хлебодара не роптали. Долго потом вспоминала братия, сколь убедительно келарь своей рассудительностью их к смирению и терпению призвал.