Русские патриархи 1589–1700 гг

Игнатий знал, что война будет ужасной. Иначе и не могло быть. Нельзя безнаказанно убить царя, поставленного своим народом. Никто не поверит в его смерть. Уже через несколько часов после резни по Москве поползли слухи — множество слухов о спасении государя. Вскоре стало известно о буре возмущения на Руси, проклинавшей москвичей, нагло присвоивших себе право решать за всю землю. А в Речи Посполитой народ и шляхта оскорбляли московских послов как изменников, в Минске толпа закидала их камнями и грязью.

Очень скоро почти никто по обе стороны границы не верил в самозванство Дмитрия Ивановича и его нелепую смерть. Многоречивые послания боярского царя–шубника, как обычно, доказывали лишь, что власти врут. Это понимали и иноземцы.

Игнатий помнил, как оценил переворот посетивший его по старой памяти капитан охраны Маржерет.

«Если, как они говорят, — недоумевал капитан, — он был самозванцем, и истина открылась им лишь незадолго до убийства, почему он не был взят под стражу? Или почему его не вывели на площадь, пока он был жив, чтобы перед собравшимся там народом уличить его, как самозванца, не прибегая к убийству и не ввергая страну в столь серьезную распрю?..

И вся страна должна была без всякого другого доказательства поверить словам четырех или пяти человек, которые были главными заговорщиками! Далее, почему Василий Шуйский и его сообщники взяли на себя труд измыслить столько лжи, чтобы сделать его ненавистным для народа?!» [96]

Игнатий вздохнул. Он не хотел объяснять французу, что кровопролитие запланировано. Кровь нужна была, чтобы прикрыть захват власти, кровь будет цепляться за кровь и литься реками, пока не захлебнется в ней узурпатор, и еще долго после этого. О себе он не беспокоился. Игнатий молился за несчастный русский народ, за литву и за всех людей, захваченных лавиной взаимной ненависти.

Экс–патриарх понял, за что так не любит Шуйского. Тот хладнокровно сеял ненависть. Взаимное истребление — вот что несет народам эта ненависть, насаждаемая светской властью. Но духовенство не останется в стороне. Насколько знал Игнатий, оно будет верно служить престолу, а значит, Шуйскому и войне. Им всем важно, чтобы люди убивали друг друга с Богом в душе. Хорошо, что он больше не патриарх.

* * *

Справедливы или несправедливы были суждения Игнатия, о которых мы постарались догадаться, но факт, что менее одиннадцати месяцев его патриаршества (с интронизации 30 июня 1605 г. до свержения 19 мая 1606 г.) были наиболее мирными в жизни страны и Церкви эпохи Смуты. Гражданская война на время утихла, угли религиозных страстей тлели под спудом, но вспыхнули вскоре пожирающим бесчисленные жизни костром сражений за веру.

Многие годы экс–патриарх Игнатий находился в Кремле, в центре событий, но в то же время отрезанный от них глухими стенами Чудова монастыря. Страна восстала против Шуйского, к Москве с именем царя Димитрия на устах подступали полки Ивана Исаевича Болотникова — грек смиренно молился в своей келье. Новый Лжедмитрий стоял у стен столицы, отряды его сторонников, казаки, литвины и поляки, шведы и воины Скопина–Шуйского, банды разбойников и городские ополчения ожесточенно рубились по всей Руси — Игнатий оставался в заточении, несомненно более привлекательном, чем страшный мир за стенами. Шуйский растерял последних сторонников и был свергнут собственными воинами, второй Лжедмитрий погиб, успев попытаться использовать имя Игнатия в своих целях (в 1610 г.), московские бояре присягнули польскому королевичу Владиславу и передали Кремль иноземцам — тихий монах жил, устраняясь от суеты мира сего.

В Вербное воскресенье (17 марта) 1611 г. суровый поборник православного благочестия патриарх Гермоген был выпущен из–под стражи для торжественного шествия на осляти и ужаснулся, увидев, куда завели государство пролитые реки крови. Ни один москвич не шел за вербою, страх придавил город, по улицам и площадям стояли вооруженные ляхи и немцы. Во вторник на Страстной седмице началась резня, Москва была начисто сожжена и кости ее жителей усеяли пепелище, к которому со всех концов страны устремились полки Первого народного ополчения.

Когда перепуганные бояре–изменники укрылись с иноземными войсками за стенами Кремля, Белого и Китай–города, за Игнатием пришли. Догадаться, зачем его ведут из монастырской кельи в Успенский собор, было нетрудно: еще сыпал с неба черный пепел столицы, а уже в соседней келье появился новый заключенный — незаконно свергнутый с патриаршего престола Гермоген. 24 марта 1611 г. Игнатий в патриаршем облачении совершил пасхальное богослужение, здравствуя царя Владислава Сигизмундовича.

Жалкое это было зрелище — кучка трепещущих царедворцев, продавших государство иноверцам в страхе перед своим народом, стояла в соборе в окружении вооруженных немцев и ляхов, бросавших вокруг алчные взоры. Отказаться от службы было нельзя, но, едва покинув тишину заточения, Игнатий твердо решил уносить ноги из этого Валтасарова дворца: слишком ярко представлялся ему неизбежный финал боярской авантюры.