– Тебя, может, нарочно туда загнали, чтобы ты больше трудов положил да покрепче привык.
– Может, и так. Где наша не пропадала. Вырулим. Обтерпимся, исхитримся. Где поддадимся маленько, где назад воротим свое. Были бы силы да не мешали бы мужику – он из любой заразы вылезет. Так, нет я, Павел, говорю? Што молчишь?
Павел курил, слушал и все больше, не понимая и ненавидя себя, терялся: говорила мать – он соглашался с ней, сказал сейчас Афанасий – он и с ним согласен, не найдя, чем можно возразить. «Что же это такое? – спрашивал себя Павел. – Своя-то голова где? Есть она? Или песок в ней, который, что ни скажи, все без разбору впитывает внутрь? И где правда, почему так широко и далеко ее растянули, что не найти ни начал, ни концов? Ведь должна же быть какая-то одна, коренная правда?! Почему я не могу ее отыскать?» Но чувствовал, чувствовал он и втайне давно с этим согласился, и если не вынес для себя в твердое убеждение, которое отметало бы всякие раздумья, то потому лишь, что мешали этому боль прощания с Матерой да горечь и суета переезда, – чувствовал он, что и в словах Клавки, хоть и не ей, а куда более серьезному человеку бы говорить, и в рассуждениях Андрея в тот день, когда они встретились и сидели за столом, и есть сегодняшняя правда, от которой никуда не уйти. И молодые понимают ее, видимо, лучше. Что ж, на то они и молодые, им жить дальше. Хочешь не хочешь, а приходится согласиться с Андреем, что на своих двоих, да еще и в старой Матере, за сегодняшней жизнью не поспеть.
– Привыкнем, – согласился Павел. – Как думаешь, добьемся, нет хлебушка от той землицы? – спрашивал Афанасий.
– Должны добиться. Наука пособит. А не добьемся – свиней будем откармливать или куриц разводить. Счас везде эта... специализация...
– Дак я на своем комбайне што – куриц теребить буду?
Бабы оживились:
– Сделают приспособление – и будешь. Чем плохо?
– Хватит пыль глотать, вон почернел весь от нее.
– Перо полетит, дак очистится.
Дарья, отстав от разговоров, никого не слушая и не видя, сосредоточенно, занятая только этим, потягивала из поднятого в руках блюдечка чай и чему-то, как обычно, мелко и согласно кивала.
– Што, бабы, – руководил Афанасий, – будем закрывать, однако, собрание. Засиделись. Дарья уж самовар допивает. Какое примем постановление? Переезжать али што?
– Без нас давно приняли.
– Пое-е-хали! Там, на большой земле, и вниманье на нас будет большое.
– Только клопов, тараканов лучше вытряхивайте.
– Как ты, Тунгуска? Будем переезжать?
Тунгуска вынула изо рта трубку, облизнулась, подняла на голос непонятно где плутавшие глаза и кивнула.
КРИТИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ
Люди деревни и грядущие перемены
Повесть Распутина «Прощание с Матерой» вышла в свет в 1976 г. Отвечая на вопросы корреспондента одного из столичных журналов, Распутин так пояснил идею двух произведений – «Вниз и вверх по течению» и «Прощание с Матерой»: «Дело совершенно не в защите старой деревни, как полагали некоторые критики. Речь идет о духовном мире миллионов людей, который преобразуется, уходит и завтра будет уже не таким, как сегодня. Кто, как не писатель, запечатлеет этот нелегкий процесс?»
Грандиозные перемены происходят в сегодняшней Сибири, о выросших на ее просторах заводах, гидроэлектростанциях, магистралях, научных центрах пишут все газеты и журналы; изданы десятки, если не сотни художественных произведений, в которых заслуженная дань уважения и восхищения отдается энтузиазму, романтике, подвигам освоителей и созидателей.
В. Распутин избрал для себя иной аспект изображения. «На бескрайних просторах Сибири разбросаны большие и малые деревни и деревеньки, в них множество людей, ведущих размеренный, давно устоявшийся образ жизни. Этих-то скромных людей литература как-то упорно не замечала... Они – живые люди со своими судьбами и страстями. Можно ли о них умалчивать?» Как на этих людей влияют грандиозные перемены, происходящие в Сибири; как эти люди реагируют на изменения в устоявшемся укладе жизни; в какой степени их судьба и характеры зависимы от происходящего вокруг – в этом контексте надо рассматривать сегодня творчество Валентина Распутина.