Русские писатели XVII века

Вот и город. С трудом разыскали они жилище ректора Киево-Могилянской академии. Исайя Трофимович Козловский жил в двухэтажном деревянном доме. Войдя в комнату и перекрестившись, маленький Самуил раскрыл от удивления рот: перед ним стояла печь-камин, облицованная разноцветными изразцами… Чего только не было на этих расписных плитках! И важные казаки, и веселые паненки, невиданные звери и чудесные птицы, фантастические рыбы и знакомые с детства петухи… Поверху и понизу шел орнамент из выпуклых и вдавленных рисунков в народном украинском стиле. Окна были маленькие, застекленные желтоватой слюдой, почти не пропускавшей света. Даже днем у письменного стола ректора горела свеча.

Но что совершенно изумило мальчика, так это водопровод! Ректор открыл кран, и холодная днепровская вода, журча, побежала в глиняную кружку! «Вода была проведена трубами из колодца, обрубом обделанного», — писали удивленные путешественники. Деревянные водопроводные трубы изготовлялись из толстых сосновых колод, выжженных или высверленных внутри.

Ректор побеседовал с мальчиком и отправил его в сад. Там работали ученики Киево-Могилянской академии. Яблоки, груши, сливы и неизвестные в Белоруссии миндаль, абрикосы, грецкие орехи росли в саду. Отдельно, на южном склоне сада, был разбит виноградник. У маленького Самуила глаза разбежались при виде всех этих редкостей…

А в это время ректор, получив обусловленную обычаем мзду, договаривался с отцом Самуила о том, как и чему будет обучаться мальчик в коллегии. Как часто будет он ездить на каникулы и сколько будет стоить его обучение. Сыну было разрешено побыть с отцом еще несколько дней: 1 сентября начинались занятия.

Надолго покинул свой родной город Самуил, надолго оторвался от семьи, да и преподавание в коллегии велось не на родном белорусском, а на церковнославянском языке. Отдельные курсы (например, курс философии в 1645–1647 годах) читались по-латыни. Игнатий Иевлевич, Арсений Сатановский, Иосиф Горбатский были его первыми учителями. Вместе с киевлянами в коллегии учились юноши из самых отдаленных уголков Украины, Белоруссии и России; были ученики, приехавшие даже из Молдавии и Валахии. Число учеников достигало нескольких сот.

Трудно было на первых порах маленькому Самуилу в коллегии. Ученики-киевляне высмеивали его белорусскую речь. Поэтому с таким рвением принялся он за изучение славянского языка и латыни и скоро достиг в этом значительных успехов. Учителя Киево-Могилянской академии часто водили своих учеников в Киево-Печерский монастырь на церковные богослужения. В пещерах этого монастыря при неверном, дрожащем свете свечей и лучин воспитанники коллегии могли прочитать надгробные надписи на могилах наиболее уважаемых лиц. Среди похороненных здесь князей и монахов была и могила корректора книг и управителя Киево-Печерской типографии Тарасия Земка: «Человек, сведущий в греческом, латинском, славянском и русском языках, умерши, здесь положен. 1632 год сентября 13» — вот что прочитал Самуил на надгробии.

Но совершенно особое впечатление на Самуила произвела стихотворная надпись на могиле Памвы Берынды — киевского ученого, автора славяно-русского словаря (лексикона), корректора и типографа:

Памву Берынду здесь смерть сразила
И тяжелым холмом гроб придавила
Как бы для того, чтобы люди
О нем позабыли.
Но напрасно, ибо, кто ни проходит
Мимо Сего холма, читает: здесь лежит
Истинный монах Памво,
Твердый в добродетели.
Часто бывает так, что кого мы зарываем
Более всего, широкие врата
Тому до вечной славы
Приготовляем беспрепятственно.

Можно с уверенностью сказать, что именно во время учебы в Киеве Самуил и полюбил книгу.

Скучно и однообразно тянулись годы ученья. Изнуряющая душу зубрежка, долгие молитвы, изучение латинских вокабул, заучивание богослужебных текстов…

Прошло десять лет. В 1646 году Самуил в числе других старшеклассников коллегии присутствовал на ученом диспуте между иезуитом Николаем Циховским и ректором Киево-Могилянской коллегии Иннокентием Гизелем. Диспут состоялся 8 июня в здании коллегии, и Самуил с огромным интересом следил за блестящей полемикой двух образованнейших богословов.

Изредка студенты коллегии бывали и в соборе св. Софии. По большим праздникам звонили во все колокола, в том числе и в самый большой. Один язык колокола весил несколько пудов. Восемь человек, становясь по четыре с каждой стороны, раскачивали его толстыми канатами, и тогда ходуном ходили свод и перекладины, на которых висел колокол, и даже вся высокая звонница…