Русские писатели XVII века

К концу 1669 года наконец построили для узников тюрьму — четыре избенки с земляным полом «по сажени, а от полу до потолка головой достать». То есть по четыре с небольшим квадратных метра на человека. И в такой тюрьме можно было сносно существовать, получая с воли деньги, теплую одежду, письма и даже малину. Но надвигалось на узников время жестокое, ожидали их муки тяжкие.

Власти решили, наконец, покончить со старообрядческим подпольем в Москве, действовавшим хотя и осторожно, но весьма ощутимо. Разумеется, была и слежка. Перехватывались письма. Шпионы Приказа тайных дел были и среди челяди дома Морозовой.

А Морозова и шагу теперь не делала без совета с Аввакумом. Писала ему о женитьбе сына и о проказах оставленного у нее протопопом юродивого Федора… Не ко двору пришелся ей Федор. «Всем домом мутил», — говорила боярыня. Непонятно из ее писем, то ли пил и буянил Федор, то ли сошелся с одной из близких боярыне женщин… Выгнала она юродивого из своего дома, и попал он сперва в тюрьму к митрополиту рязанскому Илариону, а потом ушел с сыновьями Аввакума на Мезень.

Морозова просила Аввакума запретить своим сыновьям шататься с Федором. И Настасье Марковне написала о том же.

Но Аввакум стоял за Федора горой, хоть и поругивал: «Ведаю я твое высокое житье, как у нее живучи, кутил ты!» Боярыне Морозовой он послал резкое письмо, написав его на обороте ее послания.

Отсылка этого письма дает яркое представление, как велась тайная переписка. Воевода Неелов отправлял в Москву с отчетом стрельца Машигина. Аввакум дал с себя ему шубу и полтину денег, а за это стрелец разрешил старцу Епифанию, на все руки мастеру, выдолбить в топорище бердыша «ящичек». В этом тайничке и повез стрелец письмо в Москву.

Ох и ругал же Аввакум боярыню за Федора и за то, что осмелилась она указывать, кого проклинать протопопу. «Глупая, безумная, безобразная, выколи глазища те свои челноком…» Отругав, он тотчас просит: «Ну, дружи со мной, не сердитуй же!.. А вы мне все больны — и ты и Федор…»

Не раз он писал ей: «Помирися с Федором…»; «Я детям своим велю Федора любить — добрый он человек… Такова-то ты разумна — не справишься с коровой, да подойник о землю! Себя было тебе бить по роже дурной…»

Нужный человек был Федор. Напишет ему Аввакум из Пустозерска, что надо тайно проникнуть в восставший и осажденный Соловецкий монастырь и доставить туда Протопоповы письма, и Федор тотчас готов ехать. И помощник у него есть — молодой московский мужик Лука Лаврентьев. Вместе они живут у Настасьи Марковны, и в каждом письме шлет им Аввакум благословения, как и всем в семье. Ждал он весной гостей к себе с Мезени, но так и не дождался…

Первым был взят ученик и духовный сын Аввакума инок Авраамий.

В Москве знали его как слезливого юродивого Афанасия. Бродил он босиком и в одной рубашке зиму и лето. Грамоте был горазд. В чернецах Авраамий стяжал себе славу духовными стихами и постепенно превратился в опытного писателя-полемиста, успевшего составить сборник из сочинений как собственных, так и многих крупных деятелей разных времен — от Максима Грека до Аввакума. Он часто переписывался с Пустозерском. Авторитет Авраамия был так высок, что многие, получив послание из Пустозерска, просили подтвердить подлинность писаний узников: «Достоит веровать».

Во время ареста при нем тоже оказались письма пустозерцев. Допрашивали его все те же митрополит крутицкий Павел и митрополит рязанский Иларион.

— Я человечишко скудоумной и беспамятной, — скулил юродивый. — Писем не помню, где взял.

— Беспамятной! — ворчал Павел. — Да и памятным сидя разбирать, сколько ты наплел!

Иларион возмущался:

— Ведь ни философии, ни риторике, ни грамматике не обучался, а хочешь говорить выше разума своего!

Авраамий никого не выдал на допросах, но от связи со своим учителем отпереться не мог.

— А я отца Аввакума исповедаю. Сего ради и вопрошаю его. Хочу от него научиться всякому доброму делу.

Митрополит Павел, распалясь, ухватил его одной рукой за бороду, чтобы, как с иронией писал Авраамий, «не пошатнулся он и о помост палатный не ушибся», а другой рукой стал «любезно подавать благословение» — хлестать по щекам.

Авраамий предрекал мятежи и большие беды, называл царя мучителем и гонителем и был в конце концов сожжен на Болотной площади.

Авраамия взяли 6 февраля 1670 года, и еще не истек этот месяц, как из Москвы на север выехал стрелецкий полуголова Иван Кондратьевич Елагин. Стало известно, что юродивый держал связь с пустозерскими узниками через Мезень, а Елагину те края были знакомые — служил он на Мезени воеводой года три. Суров Елагин, к службе ревностен и отмечен не раз самим царем за это. Посулили полуголове: если пригасит он пустозерский костер, быть ему полковником, головой стрелецким в полку личной охраны государя.

Быстро доехал Елагин до Мезени и тотчас учинил следствие. Тут и разбираться почти не пришлось, вся слобода как на ладони. Изругал он местного воеводу за нерадивость и велел посадить в тюрьму всю Аввакумову семью, а с ней Федора юродивого и Луку Лаврентьева.

У полуголовы Елагина разговор был короткий.