Русские подвижники 19-ого века

Получив свободу, Даниил водворился в городе Ачинске: сперва в маленькой келлии, потом во дворе одного купца, где тоже устроил себе маленькую келлию. Жестокое житие избрал себе тут Даниил — он пребывал в постоянном тяжком труде, в телесном озлоблении и непрестанной молитве. Без трепета нельзя вспомнить особенно о последних годах жизни Даниила, которые провел он в деревне Зерцалах (в 17 в. от Ачинска) у одного крестьянина.

Тут его келлия была в размер гроба, так что приходящие с ужасом взирали на подвиг великого труженика. Платье свое держал он в сенях, так как одетый не мог он поместиться в этом гробе. Окно было размером в медный гривенник; по целой неделе оставался он в этом заключении, без света, в молитве; иногда в сенях занимался он рукоделием, но за изделия свои не брал денег, только хлеба для пропитания. По ночам выходил он тайно на работу: возделывал землю чужих огородов, жал и косил на полях у бедных.

Деньгами подавать он не мог, потому что их у него никогда не было. О милостыне говорил: "Лучше подавать, нежели принимать; а ежели нечего подавать — Бог и не потребует. Нищета Бога ради — лучше милостыни, а милость может оказать и неимущий: помоги бедному поработать, утешь его словом, помолись о нем Богу, — вот и чрез сие можно оказать любовь ближнему".

Пища, которую принимал он лишь к вечеру, и то не всякий день, — состояла из воды, хлеба или картофеля, который он никогда не чистил; пред едой он забивал за пояс деревянный клин, чтоб меньше есть. Для смирения плоти он носил берестовый пояс, вросший в тело, с которым и погребен, и железные вериги и обруч, но незадолго до смерти он снял эти последние и ответил так одному искренне вопрошавшему: "Тело мое к ним привыкло и не чувствовало от них болезни. Тогда бывает только полезен подвиг, когда наносит обуздание телу. Пусть лучше, чем хвалить меня, говорят люди: Даниил ныне уже разленился; это будет для меня полезнее".

Еще с завода прошла в народе молва про праведную жизнь Даниила, и, когда поселился он в Ачинске, стал народ ходить к нему за благословением на какое-нибудь дело, или за советом, или чтоб взглянуть на него и порадоваться. Один вид подвижника действовал на душу неотразимо — закоснелые грешники рыдали пред святынею, в нем чувствовавшеюся, и признавались в своих грехах.

Духовною силою, любовью и умилением были исполнены беседы Даниила. Он говорил о церковных уставах, о заповедях, о Христе и Его учении, и крестной смерти, о вечной жизни, блаженстве праведных и мучении грешных. Любовь, наполнявшая его сердце, изливалась в слезах, без которых он не мог говорить, и иногда во время беседы приходил он в духовное восхищение, и молился восторженною молитвою, которая полноводною рекою текла всегда из его сердца.

Звать себя "отцом Даниилом" старец воспрещал — и говорил, что один только у нас отец — Господь Бог, а все мы — братья, и потому звали его "брат Даниил". Много случаев дали современникам повод узнать прозорливость Даниила. Говорить он старался притчами и так, чтоб понятно было лишь тому, до кого это относилось.

Местные епископы, объезжая епархию, бывали у Даниила и относились к нему с великим уважением. Архиепископ Иркутский Михаил рыдал от его беседы; отъезжая, он умолял Даниила принять денег от него, но тот не хотел. При прощании на пароме архиепископ подал ему просфору, в нижней части которой были положены деньги, но старец, не беря ее на руки, отломил верхнюю половину и сказал: "Владыко, мы разделим, верхнюю часть мне, а нижнюю тебе". Удивяся прозорливости Даниила, архиепископ поклонился ему почти до земли, говоря: "Прости меня, брат Даниил!" С таким же уважением относился к старцу Агапит, первый епископ Томский.

Старец часто шел навстречу желаниям лиц, имевших до него надобность. Когда из Ачинска кто собирался в Зерцалы, старец, прозревая их намерение, сам приезжал в город и приходил к тем людям.

Но молва людская, разлучавшая его от ненарушимого единения с Богом, была ему тяжела. Он любил молчание, краткость речи и никаких разговоров, кроме духовных, не выносил. Нестяжание довел до того, что самую малейшую вещь считал за вред душе своей. Одежда, которую носил старец, была так плоха, что никто бы не поднял ее, если б старец ее бросил. Тело его от поста сделалось как бы восковое. Никто не видал его едящим. Часто постился он по седмице и больше. Ко святому причастию приступал он очень часто. Лицо у него было приятное и веселое, с малым румянцем. К вольным страданиям, которыми порабощал Даниил свою плоть, прибавилась телесная болезнь: в колене от молитвенного стояния, образовались струпья и завелись черви, и благодушно терпел старец эти страдания.