Русские подвижники 19-ого века

Одному подвижнику он сказал: "Сей, о. Тимон, сей, всюду сей данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей и на песке, сей на камени, сей при пути, сей и в тернии: все где-нибудь да прозябнет и возрастет и плод принесет, хотя и не скоро".

О. Серафим уже приготовлялся окончательно к смерти. Нередко он, сидя в сенях, у своего гроба, размышлял о загробной жизни, и земной путь его казался ему столь несовершенным, что он горько плакал.

Старец некоторым лицам разослал письма, призывая к себе, а другим поручил после смерти своей передать полезные для них советы.

В самый день Рождества о. Серафим долго беседовал с одним мирянином. Это была, может быть, последняя длинная его беседа.

"Добро делай, — говорил он, — путь Господень все равно! Враг везде с тобой будет. Кто приобщается, везде спасен будет; а кто не приобщается — не мню. — Вот что делай: укоряют — не укоряй; гонят — терпи; хулят — хвали; осуждай сам себя, так Бог не осудит; покоряй волю свою воле Господней; никогда не льсти; познавай в себе добро и зло: блажен человък, который знает это. Люби ближнего: ближний плоть твоя. Если по плоти поживешь, то душу и плоть погубишь; а если по Божьему, то обоих спасешь. За уступки миру многие погибли: аще кто не творит добра, тот и согрешает. Надобно любить всех и больше всех — Бога…"

"Подчиненных храни милостями, облегчением от трудов, а не ранами. Напой, накорми, будь справедлив, Господь терпит; Бог знает, может быть, и еще протерпит долго. Ты так делай: аще Бог прощает, и ты прощай".

"Что приняла и облобызала св. Церковь, все для сердца христианина должно быть любезно. Не забывай праздничных дней; будь воздержан, ходи в церковь, разве немощи когда; молись за всех; много этим добра сделаешь; давай свечи, вино и елей в церковь: милостыня много тебе блага сделает. По постам скоромного не ешь: хлеб и вода никому не вредны. Как же люди по 100 лет жили? Не о хлебе едином жив человек. Что Церковь положила на семи вселенских соборах, исполняй. Горе тому, кто слово одно прибавит к сему или убавит. Что врачи говорят про праведных, которые исцеляли от гниющих ран одним прикосновением? Господь призывает нас, да мы сами не хотим. — Смирение приобретай молчанием. Бог сказал пророку Исаии: на кого воззрю, токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих".

Все время этой беседы о. Серафим был очень радостен. Он говорил чрезвычайно поспешно; посетитель едва успевал прочитывать вопросы, как тотчас получал на них ответы. Старец стоял, опершись на свой дубовый гроб, и держал в руках зажженную восковую свечу.

В этот же день старец приобщался, долго беседовал с игуменом и просил его о многих иноках, особенно из младших.

Сбоку алтаря Успенского собора он отметил себе могилу.

Как-то в конце 1832 года один монах спросил старца: "Почему мы не имеем строгой жизни древних подвижников?"

— Потому, — отвечал старец, — что не имеем решимости; а благодать и помощь Божия к верным и всем сердцем ищущим Господа ныне та же, какая была и прежде — и мы могли бы жить, как древние отцы: ибо, по слову Божию, Иисус Христос "вчера и днесь, той же и во веки!"

Эти слова — печать жизни о. Серафима.

Наступил новый 1833-й год, пришедшийся на воскресенье.

О. Серафим выстоял раннюю обедню в дорогом ему больничном храме, во имя преп. Зосимы и Савватия, обошел все иконы, прикладываясь к каждой и ставя свечи, чего прежде не делал, — и приобщился.

В келлии у него пылали негасимые им свечи, потому что на все предостережения он говорил всегда: "Пока я жив — пожара не будет, а смерть моя откроется пожаром".

После службы, старец простился со всеми молившимися монахами, благословил, поцеловал и говорил: "Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте, днесь нам венцы готовятся!" Он приложился еще ко кресту, к иконе Богоматери, поклонился в алтаре св. престолу и вышел северными дверями, как бы в знамение того, что человек входит в жизнь рождением, а уходит смертью. В нем заметили крайнее изнеможение.

Сосед его по келлии заметил, что три раза в этот день он выходил на место, указанное для погребения, и смотрел долго в землю, а вечером пел в келлии пасхальные песни и победные молитвы.

Второго января в шестом часу утра из келлии о. Серафима показался дым. Изнутри было заперто, и на стук не отпирали. Дверь должны были сорвать с петель. В сенях тлел холст от оставленной свечи. В келлии все было тихо.

О. Серафим в своем белом балахончике стоял пред иконою Пречистой Девы Умиления, названной им "Всех радостей Радость", на обычном месте, пред малым аналоем, на коленях, с открытою головою, с медным распятием на груди. Его руки лежали крестообразно на книге молитв, а на руки была опущена голова. Сперва думали, что он уснул.

— Батюшка, вы не видите, что у вас книжка горит! — сказали ему, но он не отвечал.

Глаза были закрыты; лицо оживлено выражением молитвы и духовной мысли, тело было еще тепло.