Русские принцессы за границей. Воспоминания августейших особ

Перед отъездом его королевского высочества палатина в Россию, пожелал я ему благополучного путешествия и возвращения. Его высочество, благодаря меня, сказал, что хотя созидаемая церковь и будет готова к освящению, однако я не должен освящать ее до его прибытия, ибо он намерен собственной персоной присутствовать при освящении. Вскоре за тем венский палатинов агент дал мне знать, что его высочество обратно выехал уже из С.-Петербурга. Я тотчас поехал в Венгрию (из Вены), дабы заблаговременно устроить все нужное к освящению церкви; но как оная еще не была готова и, зная при том намерение обер-гофмейстера, чтобы гроб великой княгини из города в деревню был перенесен ночью и без всякого уважения, то я решился обратно ехать в Вену, откуда тотчас же отправился к нашему чрезвычайному послу при Венском дворе, графу Разумовскому, находившемуся тогда, для излечения болезни, в Теплице, оттуда он должен был по высочайшему дозволению ехать в Россию. Я, во-первых, пригласил графа к освящению церкви; но он, будучи не в силах, предписал советнику посольства соприсутствовать палатину; во-вторых, просил, чтобы граф отписал письмо к его высочеству палатину, о том, что он, граф Разумовский, возвращаясь в Россию, нарочно расположит свой путь через Венгрию, для того, чтобы в качестве российского посла мог он препроводить из капуцинского кладбища в русскую церковь гроб великой княгини русской с почестями, принадлежащими ее высочества достоинству. По прибытии моем в Вену тот же агент уведомил меня, что палатин приехал уже в Венгрию. Я тот же час отправил через эстафету к его высочеству письмо от посла, написав также и от себя письмо такого содержания: «Предполагая, что ваше королевское высочество, изъявляя пред целым светом истинную и неугасимую любовь к Вашей вселюбезнейшей супруге, ныне в Бозе почивающей, изволили назначить день рождения ее императорского высочества 29-го июля, в который ознаменуется важная эпоха освящения греко-российской церкви, созданной по вашему благочестию и любви, также и самоличным Вашего высочества присутствием, всемерно потщусь приехать заблаговременно к моему священнослужению». Палатину постарались внушить, что присутствие его на освящении схизматической церкви нарушит церковные и гражданские их законы. Для сей ли причины, или для другой, его королевское высочество, до приезда моего в Офен, удалился в Вену; оставил же мне письменное полномочие освятить церковь в его отсутствии. Чувствуя, как важно для церкви нашей и спасительно для единоверных должно быть самоличное палатина присутствие, я опять отправил к нему эстафету следующего содержания: «Как я обет Вашего королевского высочества почитаю священным, о котором уже и российский двор извещен, то и не смею освящать церкви без Вашего самоличного присутствия, опасаясь, что сотворю грех и духовный, и политический. И как я нахожусь здесь единственно для священнослужения, то и готов дожидаться, покуда Вы окончите дела в Вене и возвратитесь в Венгрию». По истечении некоторого времени его высочество возвратился и назначил последнее число августа для освящения церкви.

В вечеру торжественного дня Александра Невского совершалось Всенощное бдение, а на другой день благочестивый палатин Иосиф присутствовал на освящении церкви, Св. Литургии, и на благодарном молебне. Во все продолжение священнослужения, он изъявлял отменное благоговение и внимание, которые послужили нашим единоверным великим утешением, папистам же его свиты – великим оскорблением! Таким образом этот благонамеренный принц отверз своим присутствием свободный вход всем единоверным и иноверным в нашу греко-российскую православную церковь и дал ей право свободного богослужения. При всем том сделано было покушение, дабы не пускать народу в церковь. Но народ опровергнул сию препону, представляя в резон, что в какой церкви присутствовал венгерский палатин, в ту может входить всякий венгр. Впрочем, самое перенесение гроба совершено было не так, как российский посол предназначил, со всеми почестями, но в сопровождении только немногих придворных нижних служителей и малого отряда солдат, на рассвете дня, перевезен оный был самим обер-гофмейстером! При этом обер-гофмейстер и его миссионеры разгласили, что я был причиною такого перемещения гроба, чем публика весьма оскорблена.