Русские сказки

— Э нет, Гугля, пока ты «соратников» и богатеев пощипывал да поезда шерстил, это одно. А я супротив суверена не пойду. — Он резко повернулся, сжав кулаки размером с добрую кувалду каждый, и, бросив: «Пошли отседа, браты», неторопливо направился к крылечку избы. Еще трое таких же, как он, квадратных показались из-за спины атамана и молча двинулись следом. Атаман проводил их злым взглядом, царапая пальцами рукоятку торчащего за кушаком барабанника, и в бешенстве повернулся к гудевшей точно улей толпе ватажников из крестьян:

— А ну цыц!

Те попритихли. Атаман уставился на майора:

— Ну вась сиясь, попортил ты мне крови. Молись! — Он выхватил барабанник.

Майор быстро окинул взглядом людей, сидевших и стоявших рядом с атаманом.

Лишь у мужичка, который сопровождал его в поруб, на лице ясно читалось отчаянное желание оказаться где-нибудь подальше от этого места. Все остальные были полны возбуждения и злорадства. Атаман, оскалившись, вскинул барабанник. Майор усмехнулся про себя и неуловимым для глаза движением скользнул вперед.

…Когда он остановился, на площади царила мертвая тишина. Он выпустил из рук тело с перебитой шеей и повернулся к толпе. Ватажники, оцепенев, смотрели на него с благоговейным ужасом. Кудень и его братья, успевшие дойти до избы, застыли у ступенек крыльца, не отрывая от него глаз. Майор встряхнулся, будто большой пес после хорошей драки, повелительным мановением руки подозвал Куденя и, высоко вскинув голову, заговорил:

— Крестьяне! Я знаю, что по законам божьим и суверена все вы несете на себе печать вины за тяжкие грехи и законом наказуемые деяния. — Он сурово посмотрел на толпу, медленно переводя взгляд с одного лица на другое, и возвысил голос: — Да, ничего не может сделать один человек с другим без его на то согласия. Но я знаю также и то, что вы погрязли в грехе и лихе не только по собственной воле, — он грозно нахмурил брови, — но и по наущению недобрых людей. — Майор гневно посмотрел туда, где валялись в беспорядке покалеченные тела. — Однако они все мертвы! — Он снова возвысил голос, этим нехитрым приемом напрочь отрезая Куденя и его братьев от тех, с кем они всего несколько минут назад были подельниками. — А у вас появилась возможность заслужить прощение суверена. — Майор замолчал.

Над площадью, повисла звенящая тишина. И в этой тишине раздался чей-то рыдающий голос:

— Да мы, ваша милость… завсегда…

И тут словно прорвало плотину. Толпа дружно повалилась на колени, крича о верности трону и что они готовы, не щадя живота своего… Князь усмехнулся про себя и, сурово сведя брови на переносице, заговорил снова.

* * *

Из-под балкона в очередной раз ухнуло: — И-и-и РАЗ! — И гулкий, слитный грохот сотен подкованных каблуков, одновременно рубанувших по пыльной брусчатке, вновь ударил по барабанным перепонкам.

Тесс повела глазами по сторонам. Отец застыл у балконных перил, словно собственное изваяние, картинно вскинув ладонь к козырьку фуражки и воинственно топорща усы. Справа и слева от него с донельзя важным видом толпились военные в парадных мундирах и расфуфыренные штатские. Все очень сильно напоминало обычный парад по случаю Дня тезоименитства, за единственным исключением — рядом с отцом не было матери, да и вообще из членов семьи присутствовала только она одна. Виноват в этом был князь, который вчера, во время вечернего чаепития, со всей возможной деликатностью, но так убедительно, что все находившиеся за столом не могли не согласиться в конце концов с его доводами, порекомендовал отцу во время парада ограничиться присутствием на балконе лишь одной из дочерей. Мать было вскинулась, но промолчала, лишь обдала князя недовольным взглядом и сердито поджала губы. Ну и, конечно, узкая, грязноватая улица внизу сильно отличалась от широкого Елисейского проспекта.