Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания

В заключение мы хотели бы вернуться к сопоставлению различных колониальных идеологий и политик, упомянутых во Введении. Сейчас уже очевидно, что британский подход к классификации потомков туземного и нетуземного населения, в соответствии с которым полутуземцы считались все-таки туземцами, поскольку смешение влекло за собой потерю статуса англо-американца, отличается от ситуации на арктическом Севере. Даже датская колониальная политика, препятствовавшая союзам между датчанами и гренландцами, породила смешанные общности (Thuesen 1999; Thuesen 2000). Возможно, британская модель отношения к смешению является результатом отторжения земель: включить полукровок в круг колонистов или признать за ними некие особые права означало бы увеличить число тех, кто претендует на землю, – отсюда, видимо, стремление воздвигнуть барьер между чистокровными колонистами и всеми остальными.

Колонизационная модель русских в Сибири, как и французов в Канаде, заметно отличалась от британской. Никаких препятствий на пути возникновения смешанных групп не было, даже если их и не всегда признавали отдельными группами (так, группа метисов – Métis – в Канаде сформировалась как отдельная группа гораздо позже, чем завершилось французское правление на территории Компании Гудзонова залива). И русских, и французов интересовали прежде всего меха, а это значит, что нужно было иметь население, умевшее их добывать и готовое торговать ими с представителями колониального государства. Потомки смешанных браков идеально подходили для этой цели: они считали северные леса и тундры своей родиной и одновременно воспринимали Российское государство как свое – иначе говоря, они умели жить и в той, и в другой культуре.

Ситуация на Аляске во времена русского правления, видимо, соответствовала общей картине русской колонизации Сибири, хотя и с некоторыми существенными отличиями. Российско-американская компания не только ввела социально-юридическую категорию креолов (которая нигде за пределами Русской Америки не использовалась); нужно помнить также, что добыча морских котиков и каланов, составлявшая экономическую основу Русской Америки, осуществлялась только коренным населением (алеутами и кадьякскими эскимосами). Зависимость промышленников от туземной рабочей силы (иногда приводившая почти к рабским условиям труда, см.: Гринев 2000: 79) в Русской Америке была значительно заметнее, чем в Сибири или в Канаде. Не предлагая признать прямую причинно-следственную связь между этими двумя явлениями, мы хотели бы высказать предположение, что существует корреляция между введением статуса креолов и нехваткой рабочей силы в Русской Америке (и шире – между возникновением смешанных общностей и использованием туземного труда).

Особенностям русской колонизации Сибири посвящено много сотен страниц; объяснения выдвигаются самые разные, от географических (Сибирь представляет собой прямое пространственное продолжение Европейской России) до культурных (культурный уровень русских колонистов был якобы ниже, чем европейских) и до особенностей «русской души» и влияния Православной церкви. Однако в контексте арктического Севера старожильческие общности северо-востока Сибири, возникшие в результате колонизации, оказываются не уникальными, если рассматривать их появление как сочетание местного и регионального исторического развития и особенностей того или иного варианта колониальной политики.