Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания

Для этой женщины существует две отчетливых модели. Первая – идеальная, подразумевающая строгое ограничение добрачных связей, которую она размещает в своем родном поселке Ерополе, ныне не существующем, а также в двух селах – Чуванском и Ламутском, которые являются для нее (особенно второе) тем местом, где сосредоточена вся «старина», все традиции. Вторая – реальная, которой она находит место в Маркове, большом селе с заметным преобладанием приезжих – тех самых приезжих, которые своим вторжением разрушают и изменяют, профанируют традиции отцов. «Здесь, как и везде, современники наделяют своих предков завидными свойствами…» (Сокольников 1912: 16).

Исследователи XIX – начала XX века в один голос отмечают, в полном противоречии с приведенным выше высказыванием информанта, сравнительную сексуальную свободу марковцев, колымчан и индигирщиков. А.В. Олсуфьев говорит, что положение анадырской девушки более свободное, но «это все-таки нельзя назвать распущенностью: помощь, которую она приносит семье своим трудом на промыслах, дает ей как бы право располагать собой». На появление незаконных детей здесь не обращают внимания, это даже не считается, как в русских деревнях, грехом, который надо покрыть (Олсуфьев 1896: 80—81). В.Г. Богораз указывает, что колымчане «отличаются большой свободой нравов, чтобы не сказать большего»: до брака и юноши, и девушки свободны в своих отношениях. «Рассказы о „российской“ ревности и о трагических столкновениях, произошедших из-за нее, колымские поречане принимают с недоверчивым изумлением и приписывают их особой российской свирепости, высказывая догадку: „российский“ национальный характер – вроде чукотского» (Богораз 1899а: 117; ср. о том же: Богораз 1899б: 117—118).

О не скрепленном никакими обрядами сожительстве у индигирщиков пишет и А.Л. Биркенгоф, работавший на Индигирке в более поздние времена: обычное право индигирщиков – незаконные дети признавались полноправными, каждому ребенку радовались; «девьих детей» среди русскоустьинцев было много, и никто не стеснялся в этом сознаться. Впрочем, добавляет он, это не было исключительной особенностью только индигирщиков: точно так же и на Колыме «безбрачное сожительство очень развито и уважается всеми одинаково, как и брачное. Поэтому жизнь девушки начинается здесь очень рано… Незамужняя девушка с двумя-тремя детьми считается лучшей невестой» (Биркенгоф 1972: 74, со ссылкой на материалы Г.Я. Седова, работавшего на Колыме в 1909 году). То же подтверждает и А.Г. Чикачев (1990: 111); в другом месте он приводит любопытный факт, согласующийся с приведенной выше цитатой из информантки-марковчанки: легкость нравов всегда приписывается не себе, а соседям. Индигирщиков «удивляла свобода нравов и легкая доступность колымских женщин. Об этом частушка:

У меня была папаха,

Из кольца в кольцо вилась,

А походская девчонка

Три версты за мной гналась.