Русские святыни

Легко согласиться с Шевыревым о самопожертвовании русских витязей, но трудно согласиться с мыслью об отсутствии личных чувств или личной чести. Разве Илья не ведет себя достойнее Сида в аналогичной ситуации? Разве не видно, что чувство собственного достоинства у него столь сильно развито, что и несправедливый князь ему «собака» (а этого Сид себе не позволит), но личное чувство у Ильи, естественно, отступает на второй план перед горем своего народа, и он идет защищать свой народ, землю, вдовиц, детей и т. д. Постоянная западная легенда об отсутствии личного достоинства у русских рабов стала банальностью, однако стоит сравнить поведение героев эпоса для того, чтобы понять — как личности русские герои выражены сильнее, и дело не только в противостоянии Ильи и князя.

Вспомним, что и Василий Буслаев, не верящий ни в сон, ни в чох, осмеливается спорить и драться вместе со своей дружинушкой хороброй против всего Великого Новгорода, против богатых людей. Чувства личного достоинства Василию Буслаеву не занимать у западных рыцарей.

И еще одно меткое замечание В. Калугина: "Нет в русском эпосе и некоторых других черт, тоже типичных для западноевропейского. Например, натуралистических подробностей в описаниях битв, того, как отделяется хребет спинной, как копьем пронзают утробу, как меч Роланда рассекает у противника подшлемник, кудри, кожу, проходит меж глаз середкой лобной кости и выходит через пах наружу, снова, как вылезают на землю мозги врага, как сам Роланд видит, что смерть его близка, что у него мозг ушами начал вытекать, как затем из раны вывалился мозг. Невозможно себе представить русских богатырей, пьющих кровь врага, как это делают рыцари-бургунды в "Песне о Нибелунгах": "И к свежей ране трупа припал иссохшим ртом. Впервые кровь он пил и все ж доволен был питьем". Ничего подобного нет ни в одной русской былине".[41]

Различно отношение к природе в русском и западноевропейском эпосе. Известный историк XIX в. Якоб Буркхардт писал о том, что средневековый человек "не видел пейзажа". В последнее время на это обратил внимание А. Гулыга: "Даже в песнях крестоносцев нет и следа от пребывания в чужих краях".[42] Буркхардт резко отрицательно относился к средним векам, считал, что это эпоха Возрождения принесла миру открытие человека и природы, поэтому можно предположить его преднамеренное принижение средневекового созерцания и по контрасту возвышение возрожденческой культуры. Но ведь легко проверить, посмотреть средневековый западноевропейский эпос и убедиться, что Буркхардт прав; западный эпос не знает пейзажа, не знает природы, которая в лучшем случае вспоминается лишь как внешняя обстановка происходящих событий. А так ли это в русском эпосе?

В русском эпосе заметно не только большое внимание, уделенное окружающей природе, но и то, что эта природа — не просто "окружающая обстановка", она участник происходящего, она живет, и меняется, и переживает вместе с героями былин и сказаний, более того — диктует им свое отношение, кого-то любит, а кого-то нет. Так, в "Слове о полку Игореве" Боян серым волком по полю кружил, как орел под облаком парил, стекался белкою по древу, солнечное затмение в начале похода предвещает трагедию, ночь грозою птиц перебудила, свист зверей несется, полон гнева, кличет Див с вершины древа и т. д. и т. п. (т. п. — иначе придется переписывать половину "Слова"). В былине о Вольге:

Уходили-то вси рыбушки во глубоки моря,
Улетали вси птички за оболоки,
Убегали вси звери за темны леса,
А мимо Соловья-разбойника
Туда серый зверь да не прорыскивал,
Птица черный ворон не пролетывал;
А у той ли-той грязи-то у черной.
Как кричит злодей разбойник по-звериному,
То все травушки-муравы уплетаются,
А лазуревы цветки прочь осыпаются,
Темны лесушки к земли вси приклоняются,
А что есть людей, то вси мертво лежат.