Русские своих не бросают

Неделю назад ко мне заглянул встревоженный Иван Иванович Кеплер.

– Александр Николаевич, голубчик, у одного моего пациента начались рези в животе. Подозреваю, что это тифлит, или, как вы его назвали во время вашей вчерашней лекции, аппендицит. Не могли бы вы его прооперировать? А я бы вам ассистировал при операции. Если, конечно, не слишком поздно. Герой Альминского сражения, шел уже на поправку, а тут такое…

– Пойдемте, посмотрим, что с ним. Если что-то можно сделать – немедленно прооперируем.

Мы отправились в одну из палат для обер-офицеров. На больничной койке лежал человек еще даже более азиатского вида, чем я. Иван Иванович сказал, указывая больному на меня:

– Кирсан Тагирович, это доктор Николаев. Александр Николаевич, это есаул Войска Донского Кирсан Тагирович Даваев.

«Даваев! – подумал я. – Вряд ли родственник моей несостоявшейся невесты… Скорее однофамилец. Не знал, что среди казаков тоже бывают калмыки[29]…»

При обследовании есаула мне стало ясно, что диагноз Ивана Ивановича, скорее всего, правильный. Эх, будь у меня хотя бы ультразвук… Но за неимением гербовой пишем на простой.

В ходе дальнейших расспросов оказалось, что живот у есаула болит уже три дня; просто Даваев считал, что жалобы на здоровье не украшают мужчину. Он бы и дальше ничего не говорил, но медперсонал заметил неладное, и Иван Иванович сумел-таки быстро сориентироваться. Иначе героя Альмы уже бы везли на родину в холодном виде, где бы и предали огню. Да и сейчас медлить нельзя было ни минуты.

Мы успели. Скорее всего, через каких-нибудь полчаса-час произошел бы разрыв аппендикса, с последующим перитонитом и летальным исходом.

А на следующий день явилась его дочь; как я узнал позднее, ее мать была донской казачкой, умершей при родах дочери. Поэтому Даваев и привез ее в Севастополь, где она жила на его квартире под присмотром бабушки, Анны Ивановны, и училась на курсах сестер милосердия. Но ничего этого я тогда не знал.

Когда я ее увидел, то у меня сердце ухнуло и заколотилось, как сумасшедшее – передо мной стояла копия моей Светы.

Увидев меня, она зарычала на меня, как рассерженная росомаха:

– Где мой отец? Что вы с ним сделали? Где доктор Кеплер?

– А как фамилия вашего отца? – спросил я.

– Есаул Даваев! А вот вы кто такой?

Да, внешнее сходство со Светой определенно было, разве что моя несостоявшаяся любовь была на полголовы выше. Только вот если Света была мягкой и необыкновенно женственной, поистине «небесным созданием», то эта девица, такое у меня сложилось тогда впечатление, происходила из несколько иных сфер.

– Я – доктор Николаев, мадемуазель Даваева. У вашего отца начался аппендицит, и мне пришлось его прооперировать.

– Почему моего отца, есаула, оперировал какой-то азиатский молокосос? Почему не сам доктор Кеплер?

– Доктор Кеплер был моим ассистентом при операции, мадемуазель.

– Подождите, подождите, а это не про вас писали недавно «Севастопольские вести»? «Доктор-чародей!» Ну и что, чародей, вы сделали с моим папа́?

– Он идет на поправку, мадемуазель. Завтра уже можно будет его навестить. Сегодня, увы, лучше не надо.

– А вы уверены, что мой отец выздоровеет?

– Уверен может быть лишь Господь Бог, мадемуазель. Но шансы на полное выздоровление – девяносто девять из ста. И я сделаю все, чтобы этого добиться.

Моя рассерженная собеседница вдруг улыбнулась, и лицо ее преобразилось. Вместо рассерженной фурии передо мной стояла скромная и застенчивая красавица. Какой-то закоулок моей памяти услужливо мне напомнил, что имя «Светлана» тогда встречалось лишь в литературе – его придумал Востоков в самом начале XIX века, а сделал знаменитым Жуковский в одноименной поэме. Но в обиход оно вошло лишь после победы исторического материализма в 20-х годах XX века. И что имя «Ольга» – от скандинавского «Хельга» – и означало примерно то же самое, сиречь – «светлая».

– Доктор, простите меня, – смущенно произнесла мадемуазель Даваева. – Мне передали записку от доктора Кеплера, в которой сообщалось, что папа́ очень плох, и я невесть чего себе вообразила. Спасибо вам. Скажите, вы откуда?

– Я – русский из Якутии.

– Из Якутской области Восточной Сибири?

– Да, – ответил я, вспомнив историю республики Саха, которую преподавали у нас в школе. – А что, как вы сказали, «азиатский молокосос», так мой отец был якутом. А мать – русская, с примесью местной крови.

– Понятно. А я по отцу калмычка, а мама моя – казачка из станицы Новочеркасская Донской области. Ну ладно, я зайду завтра, как вы и сказали. А не могли бы вы проводить меня до дома?

– С удовольствием, мадемуазель. У меня как раз сейчас перерыв.

А про себя подумал, что работы, действительно, стало намного меньше, так что можно и отдохнуть чуток – не все же время работать по двадцать часов в сутки практически без пауз и без выходных…

– Только прошу вас, сударь, называйте меня просто Ольгой.

– А вы меня – Александром. А можно и просто Сашей.