Русские своих не бросают

Где-то половина врачей отправляется или уже отправилась в действующую армию, а вторая – во главе с самим Николаем Ивановичем Пироговым – пока останется здесь, в госпитале, который станет главным тыловым госпиталем Дунайской армии. И моя команда – последняя из тех, кому предстоит «путь-дорожка фронтовая» уже до начала боевых действий.

Во двор начали въезжать лошади, запряженные в длинные телеги. Я уже знал, что это и есть биндюги, и немного напрягся. Лева Зайдерман пообещал прислать извозчиков. Но что это будут биндюжники, я не ожидал. Про биндюжников рассказывали такие истории… Дескать, они и грубые, и очень много денег берут – мол, пятнадцать рублей серебром за биндюг от порта до границы города, – и доверять им нужно с оглядкой. Одна история, ходившая среди одесситов, была о том, как биндюжники перевозили деньги в банк Тартаковского и по дороге прикуривали от пятирублевок, приговаривая при этом: «Ша! Тартаковский не обеднеет».

Главный – крепко сложенный кудрявый черноволосой человек с немного крючковатым носом, показавшийся мне смутно знакомым – подошел ко мне и, почтительно сняв картуз (под которым, впрочем, была небольшая ермолка), спросил:

– Это вы дохтур Черников?

– Я.

– Меня зовут Лейба Фукс. Полковник Зайдерман, – это имя он произнес с большим почтением и, как мне показалось, с не меньшим удовольствием, мол, еврей – и полковник, – попросил нас вам помочь. Скажите, дохтур, а вы, может быть… тоже наш?

– Наш, русский, – улыбнулся я. – Но не еврей.

– И ладно, – махнул рукой немного опечаленный биндюжник. – А про вас я знаю. Вы моему брательнику апен… апне… ну, в общем, из живота что-то вырезали. Наши еврейские дохтуры говорили – не выживет. А он уже дома, хотя пока и на кровати лежит. И вы не взяли ничего, а наши шлимазлы – аж по пять рублев, и ничего не сделали. Спасибо вам, дохтур!

– Аппендицит, – улыбнулся я. – Да, помню я вашего брата. Его как раз вовремя доставили – еще пару часов, и его было бы намного сложнее спасти. А сколько вы возьмете за вашу работу? – я перевел разговор на более интересную для меня тему.

– Ша! Да разве мы тоже не русские люди? Разве вы не за нас воюете? Мой двоюродный брат – кантонист, – он тоже дня два назад был в Одессе, его отправили куда-то там, поближе к туркам, а куда – не говорит. Да и у других у многих родичи воюют. Вот если кого-нибудь из них ранят, вы же его спасете, если его к вам принесут? Хоть он и еврей.

– Если смогу, спасу, – улыбнулся я. – А что еврей, так для меня такой же наш человек, как и любой другой. А если Родину защищает, то и подавно.

– Вот мы и решили, что на сено для лошадок денег дадите, и хорошо. Пятьдесят копеек серебром на все про все.

– За один биндюг?

– Вейзмир, господин дохтур! Да разве лошадки столько съедят! За все! И разгрузим, и на корабль погрузим, и проследим, чтобы все было гут гемхт! Не беспокойтесь!

– Спасибо вам!

– Это вам шейнем данк, дохтур! Ладно, не обессудьте, работать надо! Зай гезунт! – Он повернулся к своим и стал командовать ими на смеси одесского диалекта и идиша. Я обратил внимание – все ящики, всю мебель, все-все-все биндюжники брали весьма осторожно, словно оно было из фарфора или хрусталя.

И тут вдруг к госпиталю подъехала бричка, из которой вышла Оля Даваева собственной персоной. Извозчик требовал с нее аж два рубля, а она отбивалась:

– Да разве такие цены бывают?!

– Может, у вас в Китае и дешевле, а у нас в Одессе так.

– В каком Китае? Русская я, из Севастополя, отец мой – казачий есаул.

– Не знаю, сколько у вас в Севастополе платють, барышня, а здесь Одесса, Южная Пальмира, значит. Такие у нас цены.

Лейба, услышав эту беседу, спросил у меня:

– Ваша барышня?

– Наша.

Старший биндюжник подскочил к не в меру алчному «бомбиле» и заорал:

– Беня, ты что, старый шлимазл, совсем ум потерял! Что ты барышне баки забиваешь! Двадцать копеек красная цена – а раз уж ты такой гембель устроил, то больше десяти не бери – зашибу!

Беня сразу сник.

– А я шо, я ничего. Вижу, что бикса богатая, почему бы мне с нее гешефт не поиметь?..

– Вот из-за таких, как ты, люди нас и не любят! Побойся Господа!

– Ладно, ладно! Барышня, антшулдикт мир, с вас десять копеек.

Я подошел к огорченно вздыхающему «водителю кобылы» и поздоровался с девушкой, которая звенела мелочью, выискивая среди монет гривенник.

– Здравствуй, Ольга, какой ветер занес тебя в наши края?

– Я закончила медицинские курсы и считаю, что теперь могу принести пользу в нашей армии. Раз уж мой Александр воюет, я побуду в армии хотя бы сестрой милосердия!

Услышав такое, Беня еще раз тяжело вздохнул и отдал Ольге только что полученный от нее гривенник.

– Барышня, вы уж простите старого еврея! Ну не знал я, что вы тоже в армии служить будете! Слыханное ли дело – дамы да и в армии.

– Оль, а Саша знает, что ты здесь? – поинтересовался я.

– Нет, не знает, поэтому я и хотела обратиться именно к тебе. Надеюсь, что ты меня не прогонишь. Я постараюсь не быть обузой в вашем отряде.

– Хорошо, подумаем. Только ты извини меня, мне надо срочно в порт – мы сегодня отправляемся, и надо побыстрее закончить все дела.