Русские своих не бросают: Балтийская рапсодия. Севастопольский вальс. Дунайские волны

Николай замолчал и о чем-то задумался. Я не стал отвлекать его от размышлений. Пусть император еще раз прикинет, все ли было сделано так, как нужно, и насколько правильно проводил внешнюю политику империи глава российского МИДа канцлер Карл Нессельроде.

Каждый из нас думал о своем. А двигатель бронетранспортера мерно урчал, вращались колеса, и с каждой минутой мы приближались к Гельсингфорсу – столице Великого княжества Финляндского.

16 (4) августа 1854 года.

Аландские острова.

Цитадель крепости Бомарзунд

Николай Максимович Домбровский, заместитель

председателя медиахолдинга «Голос эскадры»

Когда мы с Юрой Черниковым ломали голову над названием нашего нового СМИ, я в шутку предложил назвать его «медиахолдинг «Эскадра». Юра немного подумал и со смехом подправил: «Медиахолдинг – це дило, но пусть он будет называться «Голос эскадры». На том и порешили.

Первым же катером после капитуляции франко-бриттов в цитадель отправилась группа тележурналистов из бывшей «Звезды». Потом – вторая, моя. Мы с Юрой договорились так – он интервьюирует генерала Бодиско и подполковника Чарторыйского, я же потолкую с адмиралом Непиром, хоть и не моим соотечественником, но говорящим почти на том же языке. Как сказал (точнее, скажет) Оскар Уайлд в «Кентервильском привидении», «у нас (то есть в Англии) сейчас все так же, как и в Америке, не считая, естественно, языка».

Но оказалось, что все было не так просто, как я поначалу думал. Отдав приказ сдаться и спустить флаги, адмирал Непир ушел с мостика «Бульдога» и застрелился в своей каюте. А французский адмирал Парсевал-Дешен погиб при взрыве «Аустерлица». Следующим по старшинству был бы контр-адмирал Пламридж, но он был тяжело ранен на своем флагмане – «Леопарде», и пребывал в данный момент в лазарете учебного корабля «Смольный».

Оставался контр-адмирал Чадс, но он все еще находился на «Эдинбурге». Более того, даже какого-нибудь завалящего капитана горе-союзников в Бомарзундской цитадели на данный момент попросту не было.

Что ж тут поделаешь, подумал я и решил со своей группой снять репортаж о развалинах цитадели – судя по состоянию ее стен, вряд ли она продержалась бы дольше двух-трех дней. Защитники ее представляли сборную солянку из русских, финнов и шведов, причем преобладали последние – Аланды были шведскоязычной территорией, и именно местные жители составляли большинство ее защитников. Но кое-кто немного говорил по-русски, и меня поразило то, что я услышал от них – каждый сказал в той или иной форме: «Мы все умрем, но не сдадимся!» Я вспомнил, что когда генерал Бодиско в нашей истории все-таки сдал крепость, гарнизон его за это не простил.

Где-то между делом я увидел Лизу, которая вышла из дома коменданта, помахала мне ручкой, выкурила сигарету и вернулась обратно в здание. Минут через пятнадцать Юра, Лиза и их группа вышли из того же дома. Я направился к ним. Юра мне сказал:

– Коль, а что ты к нам не подошел? Этот долбаный Чарторыйский по-французски ни бельмеса. Тут нам ох как пригодились бы твои знания польского языка.

Действительно, когда-то давно я решил выучить польский как язык, на котором говорили мои предки по линии Домбровских. Учил я его по учебнику из университетской библиотеки, там же и общался с польками, благо подрабатывал в библиотеке в отделе каталога славянской литературы, в котором работали и польки, и чешки, и даже одна русская… Хорошие были женщины, все норовили подкормить бедного студента. Поэтому к полякам у меня было намного лучшее отношение, чем их страна заслуживает в данный момент.

Я посмотрел на Юру с недоумением:

– Так меня никто не звал…

Тут Лиза, бросив на меня весьма неприязненный взгляд, защебетала:

– Юрочка, ты, наверное, меня плохо понял. Я ж тебе тогда говорила, что Николаса просто не нашла.

Я решил не нагнетать обстановку – она меня тогда не только увидела, но и помахала ручкой. Я мог бы, конечно, и сам тогда к ней подойти, но во-первых, она меня не позвала, а во-вторых, после того раза на Меларене мне совсем не хотелось с ней общаться сверх положенного по службе. Поэтому я перевел разговор на более интересную для меня тему:

– Юр, а что рассказал тебе этот пан Чарторыйский?

– Ничего интересного. В общем, я понял лишь одно – высший комсостав был уничтожен в первые же минуты боя, русские пользовались запрещенным оружием, так что выбора у них не было. Примерно все так, как было у поляков в 1939 году в нашей истории – правительство оперативно смылось за границу, а войско – кто сдался, кто бежал в те земли, где была советская армия.

Но и здесь, как и тогда, пан Чарторыйский подчеркнул, что именно поляки дрались храбрее всех – единственная батарея, которая сделала хотя бы один выстрел в сторону новых русских – мне, кстати, понравилось это словосочетание – была Первая польская батарея под командованием капитана Ежи Домбровского. Твоего однофамильца – а может, и родственника.