Русские толкования

Иное и рост.В схеме К -> К + 1 отражен постепенный рост ряда за счет иного, а рост, возрастание-нарастание, идет снизу вверх. Иное это вырост, нарост, прирост, например гномон— угольник или нечетное число, который/-ое в сложении с квадратом или с квадратным числом дает больший квадрат, но это и знамя(: '), часто красное, развевающееся наверху, на древке (к инакости знамени-знака см. В. Топоров, Случай *^GEN-). Еще примеры: загадка про сосульку «Что вверх корнем» или «вниз вершиной растет?» ( Заг., 501 и 504), предполагающая направленность роста вверх, пословица Стоя растешь вдвое(ПРН, с. 515, и СВРЯ, ст. Вдвое)и эпитет дерева, дурака и мужского члена стоеросовый«здоровенный», выражения высокая/ превосходная степень, идти в гору, сойти /свести на нет.Лестница с ее ступенями (Бытие, 28.12 сл. — лестница Иакова), четки(: считать-читать-почитать)и л'eстовка«кожаные четки староверов» (: лестница),их молитвенное перевирание как духовный подъем, «подъем» у А. Мейера ( Религия и культураи Заметки о смысле мистерии, здесь же о ритме, — МФС, с. 31 слл. и 105 слл.), «восхождение» и «нисхождение» у Вяч. Иванова ( Символика эстетических начал), сюда же Топоров, «Стоять», и А. Сыркин, Спуст. возн. Роствверх на месте и движениевперед по пути — таково противопоставление. Смысловой переход «поднимать(ся)» > «двигать(ся)» в части продолжений праслав. *dvigali(О. Трубачев в ЭССЯ 5, с. 168), должно быть, переход именно от роста к движению. Это как Илья Муромец сидел сиднем («Сидень сидит, а всё растет» — ПРН, с. 304), рос дураком до тридцати лет, а потом вышел в путь, на по-двиги.А путь, судя по загадкам про дорогу «Когда свет зародился, тогда дуб повалился и теперь лежит» и «Лежит брус на всю Русь, а станет — до неба достанет» ( Заг., 2700 и 2719), это лежачее бревно, упавшее мировое дерево.

Пример на «чертову дюжину».Дурацкое включение иного при представлении людей шариками дало в осложненном варианте анекдота Тм J2031.1 из Швейцарии (по А. Кристенсену, Мудрые деяния, с. 182) «чертову дюжину»: Двенадцать человек, которые не могут досчитаться одного из своих, по совету постороннего считаются при помощи шариков: каждый кладет по шарику, но посторонний тоже, так что на этот раз получается не 11, а 13; они решают, что тут замешан нечистый.

Тяга к иному.Набоков о футбольном вратаре, последнем и первом в команде из 11 игроков:

Как иной рождается гусаром, так я родился голкипером. В России и вообще на континенте, особенно в Италии и в Испании, доблестное искусство вратаря искони окружено ореолом особого романтизма. В его одинокости и независимости есть что-то байроническое. На знаменитого голкипера, идущего по улице, глазеют дети и девушки. Он соперничает с матадором и с гонщиком в загадочном обаянии. Он носит собственную форму; его вольного образца светер, фуражка, толстозабинтованные колени, перчатки, торчащие из заднего кармана трусиков, резко отделяют его от десяти остальных одинаково-полосатых членов команды. Он белая ворона, он железная маска, он последний защитник.

( Другие берега, 12.3). Оборотная сторона тяги к иному как единственно своему у Набокова — отвращение к тому, что этот писатель «потусторонности» обзывал пошлостью.Так и Бердяев в Самопознании о своей «тоске по трансцендентному» с «отталкиванием от обыденности». Но нет ничего обыкновеннее тяги к иному. Каждый рождается иным и потому нуждается в ином; все мы девяты люди.Согласно Жаку Маритену ( Ответственность художника, 3.1) человек есть «животное, питающееся трансцендентным».