Русские трагики конца XIX — начала XX вв.

Великолепно был сыгран Кин в Пьесе А. Дюма-отца «Кин, или Гений и беспутство». В этой роли у Дальского было много показной красивости, много искусства, величавости. Ведь он изображал Кина, первого актера Англии, который не только играет, но и преподносит публике свою технику. Вот в пятом акте Кин выступает в роли Гамлета, и все у него умно и эффектно. В монологе «Быть или не быть» каждое слово обдумано и жесты соответствуют словам. Искусным взмахом руки отогнут плащ и распростерт на спинке высокого кресла. Плащ раскинулся, как крылья летучей мыши, как темная ночь над тяжелыми, черными мыслями принца Датского. Еще одна фраза, и с механической четкостью плащ принимает обычное положение.

В «Кине» Дальский играл актера старой школы, и здесь его приемы читки казались особенно убедительными. В четвертом акте Дальский блеснул молодым задором красивых и звучных высоких нот, искренне страдал и по-актерски капризничал. Артист сумел соединить подлинную горячность с художественной простотой, чем и произвел сильное впечатление.

В пятом акте очень удачной оказалась сцена сумасшествия.

Известный артист М. Ф. Ленин в молодости видел Дальского в роли Кина, и на него особенно большое впечатление произвела сцена, в которой Кин уговаривал Анну Демби не поступать на цену: «Я начал слушать монолог Кина, и уже не мог оторваться. А как виртуозно провел он сцену в таверне!» «Мельвил оскорбил Кина, назвал его гаером. Резко на одной ножке завертелся стул, удар хлыста по столу, откушен кончик сигары и выплюнут в лицо оскорбителю»[197].

Отлично проводился финал, когда Кин отказывался выходить на аплодисменты, срывал с себя с плебейской дерзостью парик, плащ и шляпу.

В мелодраме П. Джакометти «Семья преступника» Дальский выступал в роли Коррадо — человека, бежавшего из тюрьмы, в которой провел четырнадцать лет. Теперь он разыскивал семью. На нем болотные сапоги, длинный плащ, широкополая шляпа. Нрав беглеца отличался жестокостью, буйством. Рассказывая о побеге из тюрьмы, он буквально гипнотизировал публику. Поняв, что он в семье лишний, Коррадо принимал яд, что вызывало в публике истерики.

В «Рюи Блазе» В. Гюго Дальский играл слугу, становящегося всесильным министром. Как писал исследователь, у него была «давно утраченное трагическое bel canto. В «Рюи Блазе» он давал каданс — старую мерность стихов и полустиший. Как это было красиво. И как далека была от слушавших такую читку всякая мысль о ненатуральности горящего гневом Рюи Блаза»[198].

Став гастролером, Дальский получил известные преимущества, так как теперь он мог играть только те роли, которые ему нравились, в которых он добивался большого успеха. Но в то же время он многое потерял. В Александринском театре его окружали замечательные деятели сцены, теперь он по преимуществу играл с исполнителями, могущими вызвать только ироническое отношение. Конечно, и в Александринском театре режиссура не была на высоте, но теперь ее вовсе не было. Часто приходилось ставить спектакль с одной репетиции, а иногда и совсем без репетиции. При таких условиях на спектаклях часто царил хаос.

В апреле 1900 года Дальский приехал на гастроли в Орел. Оттуда сообщали: «Состав труппы, возглавляемой Дальским, слабый, а между тем пьесы ставились серьезные: «Гамлет», «Отелло», «Кин», «Рюи Блаз», «Горе от ума»[199].

Из другой корреспонденции узнаем, что в качестве артистов Дальский пригласил несколько человек, впервые вступающих на сценические подмостки, среди них двух-трех студентов, и при этом он с восторгом говорил, что вся труппа ему стоит 18 рублей в вечер. Дело дошло до того, что старуху кормилицу изображал какой-то юноша. «Вообще антураж совершенно невозможный»[200].

Любопытно, что Дальский выступал даже в театре миниатюр, при двух, а то и трех и даже четырех спектаклях в вечер. Это случилось в Одессе, где действовал так называемый «Художественный театр». Дальский читал отрывки из «Дон Карлоса», «вдохновенные стихи Шиллера вслед за сольными выступлениями куплетистов Сокольского и Матова»[201].

Известно, что Дальский опаздывал на репетиции в Александринском театре, но там он все же бывал сдерживаем положением. Здесь, азартный человек, он мог принести в жертву спектакль карточному столу, ипподрому, рулетке. Доходило до того, что злые языки обвиняли его в шулерстве. Не будем принимать во внимание сплетни, но там, где карты, обычно появлялось вино, а после бессонной пьяной ночи бывало трудно сосредоточиться. Да и каким бы не было крепким здоровье, оно подтачивалось, голос становился хриплым, деформировалась фигура, а главное, терялась непосредственность чувств. Для занятий с партнерами времени часто не оставалось.